Утром 28 октября 1981 года простые шведские рыбаки Бертиль Стрюкман и Ингвар Свенсон из Стрюкё неторопливо проверяли расставленные накануне сети на своей видавшей виды моторке. Проплывая мимо ТурумшёрЭ) один из них заметил, что остров вдруг стал длиннее. Утро тогда выдалось туманное, дальше ста метров ничего не разобрать.
Лишь подойдя поближе, они поняля, что перед ними не чудо природы, а самая настоящая подводная лодка! Да не какая-нибудь, а советская, судя по непонятному флагу. Один из рыбаков опрометью бросился домой и тут же позвонил в комендатуру местной военно-морской базы. Ею оказалась Карлскруна — крупнейшая база ВМС Швеции.
Чересчур бдительному рыбаку посоветовали взять себя в руки (читай, «проспаться») и не беспокоить занятых людей по пустякам. Но уверенный в своей звенящей трезвости господин Бертиль не отступился, после чего из Карлскруны к месту предполагаемого военного вторжения всё же направился небольшой отряд, возглавляемый лично начальником штаба каперангом Карлом Андерсоном.
Каково же было удивление доблестных потомков северных завоевателей, когда перед ними во плоти предстала субмарина под краснозвёздным бело-синим флагом с вооружёнными Калашниковыми смурными офицерами на борту, напряжённо разглядывающими окрестности в бинокль. Первая беседа сторон больше напоминала сакраментальный диалог «Здесь рыбы нет».
Коротко осведомившись у незваных гостей, чьи они будут и как здесь очутились, каперанг Андерсон, быстро ощутивший всю боль краха репутации шведского флота, не придумал ничего лучше, как предложить советским морякам… подтолкнуть их. Пригнать буксир, оттащить заплутавшую посудину подальше от берега и обоюдно сделать вид, что ничего не произошло. Советский капитан решительно отказался (как позже выяснилось, зря — снимать подлодку со скал всё равно пришлось шведским спасателям). Официально отказ аргументировался тем, что по Уставу суда ВМФ СССР подчиняются только законам СССР и ни одно иностранное правительство не имеет права вмешиваться в жизнь военного корабля. На самом же деле никто из экипажа просто не знал юридических тонкостей оформления предложенной шведами помощи, а главное, кому потом выставят счёт за услуги.
С этого момента глупая навигационная ошибка переросла в международный скандал.
Начало эпопеи
Что же там произошло и с чего всё началось? 16 сентября 1981 года из эстонского порта Палдиски в обычное учебное плавание под командованием капитана 3-го ранга Анатолия Гущина вышла субмарина С-363 (бортовой №137) из состава 157-й бригады подводных лодок дважды Краснознамённого Балтийского флота. С-363 была модификацией того самого проекта 613, который за свою вездесущность и способность доставить немало проблем получил в классификации НАТО кодовое имя «Виски». Неудивительно, что голова у горемычных шведов после встречи с незваным гостем болела почище, чем от возлияний забористой ячменной самогонкой.
Первый этап похода прошёл гладко, и после планового ремонта 18 октября С-363 развернулась из Свиноуйсьце «носом к дому». С этого момента и начались приключения. Практически сразу после выхода в море, в 18:10, субмарина попала в трал безвестного польского сейнера.
Страницы истории. Самый необычный подводный бой Второй мировой войны.
Рыбаки, вероятно, даже не заметили столкновения, зато экипаж С-363 после этой встречи мог начинать готовить ложки для пуда соли с горкой. После всплытия выяснилось, что рамка-антенна бортового радиопеленгатора «РПН-47-03» погнута. Может, опытная команда и сумела бы выкрутиться из патовой ситуации, но командир, как выяснилось, опыта самостоятельного плавания на боевой службе не имел, а штурман Анатолий Коростов и вовсе оказался «большим молодцом».
Невероятным стечением обстоятельств на борту захудалой 613-й невесть откуда взялась навигационная система «ПИРС-1 М» — приёмоиндикатор международной системы МАМС, работающий с сигналами западных систем, вроде разбросанного по всему балтийскому побережью натовского ЛОРАНа. Всё бы ничего, но оборудование такого класса предназначалось для атомоходов, а уж никак не для престарелых дизелек.
Тем не менее бравый штурман решил использовать его, положившись на неведомый авось. В ночь с 27 на 28 октября экипаж, уверенный, что вокруг открытое море, поднял лодку и повёл её на скорости 7,2 узла, подзаряжая аккумуляторы через дизели, как неожиданно посреди моря выросла мель. Лодку подняло носом и положило с креном 15° на левый борт. До утра были перепробованы все мыслимые и немыслимые способы освободиться, но тщётно — посудина застряла намертво. В таком положении многострадальный борт №137 и нашли перепуганные шведские рыбаки.
Захочешь — не сможешь
За две недели плавания по изученной вдоль и поперёк акватории подлодка сбилась с пути на неслыханные 57 миль! По-сухопутному это примерно 105 км. Исторический рекорд для Балтики, удивительно, как мимо Швеции не промахнулись. Как выяснилось, Коростов попросту не умел пользоваться «ПИРСом».
Можно было бы простить незнание специфического оборудования, но помимо него в распоряжении штурмана была шведская «Декка», неточный, но живой эхолот, секстант и дедушкин метод навигации по звёздам, в конце концов. Но ничему этому он оказался не обучен.
Штурману, вооружённому одной только лихостью и непрофессионализмом, удалось совершить невозможное: аки тать в ночи вплотную подобраться незамеченным к яро охраняемой шведской военной базе. Когда утренний туман рассеялся и с мостика наконец стало видно берег, наши доблестные морские волки к огромному неудовольствию разглядели неподалёку явно не советский берег, а на нём — мачту РЛС и какие-то боевого вида укрепления. И это при том, что экипаж не соблюдал режим радиомолчания, в порыве запоздалой исполнительности исправно докладывая о каждом шаге в штаб.
Стоит сказать пару слов о «жертве коварного нападения». Швеция тогда блюла нейтралитет, но на всякий случай держала наготове флот кораблей и самолётов. Вдоль всей береговой линии были выстроены кордоны и станции радиоразведки.
Многолетняя близость наводнённой «мэд совьете» Балтики выпестовала из утомлённых однообразным благополучием скандинавов нацию первоклассных параноиков, умевших разглядеть советскую подлодку в любом тюлене и проплывающей мимо коряге, о чём регулярно сообщалось на ближайшие военные базы. И что в итоге? Вся эта бдительность превратилась в пшик, а единственного человека, распознавшего всамделишную вражескую субмарину, осмеяли, как горячечного пьяницу. Не заметила советскую подлодку ни радиоразведка, ни морские патрули. Даже грохочущие на всю округу дизели шедшей поверху подлодки не услышала ни единая душа.
Как шведы воевать собирались
Сейчас обсуждают
- Спасение аварийной подлодки S-5
- Что такое абордаж: Тактика морского боя
- Подводная лодка К-129 — причины гибели в Тихом океане
- Подлодки Первой мировой войны
- Объект 221: Запасной командный пункт Черноморского флота
- Боевые пловцы — диверсанты и их история
- Пиратские действия России в Чёрном море в борьбе с Турцией
- Броненосец Капитан — как затонул самый несчастливый корабль флота Англии
Тем временем на шведском берегу зрела паника под лозунгом «Русские идут!», да ещё и с ядерными торпедами наголо.
Как говорится, шутка смешная, а ситуация страшная. Присутствие боевой (на ней ведь не написано, что она учебная и что из вооружения на ней только автоматы да перископ для психологической атаки) советской субмарины в возмутительной близости от главной шведской военно-морской базы, да ещё и во время визита американской делегации — баснословный провал! Пока пресса упражнялась в остроумии, военное командование лихорадочно пыталось придумать, как поступить. Масла в огонь подливали и американцы, услужливо предлагавшие Швеции всестороннюю помощь в случае начала боевых действий против СССР.
В течение трёх дней около С-363 нёс вахту пограничный отряд, после чего шведское командование перешло в наступление.
На психику. 31 октября под началом генерала Данквардта береговая артиллерия Карлскруны произвела несколько холостых залпов, после чего на Турумшёр высадилась группа захвата из 50 морпехов с миномётами и противотанковыми орудиями. Параллельно заградитель MUL-13 Kalmarsund минировал фарватер, на случай, если советский флот бросится отбивать своих. Круглые сутки из громкоговорителей доносились требования немедленно покинуть субмарину.
К чести экипажа застрявшей в деликатном положении боевой единицы: в многодневном ожидании решения штаба Балтийского флота им удалось сохранить самообладание. Замполит Василий Беседин сделал всё возможное, чтобы сохранить жизнь на борту в штатном русле. К счастью, моральным давлением дело и ограничилось. После продолжительных советско-шведских переговоров на уровне министров обороны к вечеру 5 ноября шведская морская инспекция выдала справку, что считает допустимым выпустить С-363 в море. «Депортацию» должны были осуществлять шведские буксировщики. Утром следующего дня буксир «Ахилл» снял страдалицу с мели и препроводил до нейтральных вод, где на горизонте уже маячили грозные силуэты советских военных кораблей и ещё более грозная тень предстоящего трибунала.
В итоге Гущин был переквалифицирован из капитана подводной лодки в завскладом береговой части, начштаба бригады Аврукевича уволили с флота, а виртуоз-штурман отделался лёгким испугом. С флотом попрощался и начштаба базы Карлскруна Андерсон — эпизод с внезапно подкравшейся советской подлодкой шведское командование ему не простило. С подачи лёгких на клеймо острословов, после «навигационного происшествия» С-363 стала именоваться не иначе как «Шведский Комсомолец» по аналогии с прочими «Комсомольцами», или, по версии западной прессы, «Whisky on the Rocks» в часть традиции употребления виски со льдом (игра слов, букв, «с камнями»). Одиссея «Шведского Комсомольца» — наглядная демонстрация того, во что может вылиться одна маленькая случайность, сдобренная одной большой глупостью.
Источник: www.bagira.guru
Щ-117: сорок дней вдали от родной гавани
Советские подводники в предвоенные годы совершили немало уникальных походов, доказав и самим себе, и всему миру, что там, где готова спасовать техника, люди способны идти дальше. Переходы боевых кораблей с Балтики на Север по каналам, рекордный бросок подводной лодки Щ-423 по Северному морскому пути – примеров достаточно. И одним из них стало рекордное автономное плавание в 1936 году тихоокеанской подводной лодки Щ-117, сумевшей продержаться в море без потери боеспособности сорок суток вместо установленных для этого типа подлодок двадцати.
Когда поле боя далеко
Советская военно-морская концепция войны в предвоенный период предусматривала противостояние не с германским флотом, а с английским. Великобритания была последовательным союзником Польши, а именно этот западный сосед до конца 1930-х рассматривался в СССР как самый вероятный противник. Собственным военно-морским флотом, который представлял бы существенную силу, поляки не обладали, а вот британцы могли прийти им на помощь в случае военного конфликта с СССР.
Понимая, что на равных соперничать с британским «Хоум Флитом» невозможно, стратеги советского ВМФ приняли на вооружение тактику германских моряков Первой мировой войны: сделали ставку на подводные лодки. Неслучайно к концу 1930-х годов именно Советский Союз имел самые мощные подводные силы! На 1 января 1938 года в их составе числилось 150 субмарин, а на 22 июня 1941 года – до 218 подлодок. Сопоставимое число подводных лодок в 1939 году имела только Италия – 105 субмарин, у США было чуть меньше – 99. Германия к 1 сентября 1939 года располагала всего 57 подводными лодками, и на одну больше было субмарин у Великобритании.
Стратегия вероятной подводной войны против Британии имела только одно уязвимое место: автономность подводных лодок. Дизельные субмарины того времени вообще не отличались ни существенной дальностью плавания, ни способностью находиться долгое время вдали от баз. Потому-то уже во время войны немцам пришлось устраивать базы снабжения на своих торговых кораблях в нейтральных портах и создавать снабженческие подводные лодки, прозванные «дойными коровами».
Подобная проблема стояла и перед советскими моряками, причем она усугублялась дальностью наших баз от возможного театра боевых действий. Противостоять «Хоум Флиту» должны были подводные лодки Балтийского и Северного флотов, но им еще надо было дойти до Атлантики. Максимальная автономность советских субмарин той поры достигала 50 суток: таким внушительным по тем временам показателем обладали крейсерские подводные лодки типа «К». Но их начали строить только в 1936 году, заложив всего 12 кораблей. Самые многочисленные в советском флоте подлодки типа «М» – знаменитые «Малютки» – были фактически кораблями прибрежного действия: их автономность составляла всего семь суток.
Наилучшим соотношением дальности плавания и автономности к 1936 году обладали средние подлодки типа «Щ», или «Щуки». Они могли находиться вне родной гавани 20 суток, уходя на 2960 миль в надводном положении и преодолевая до 100 миль в подводном. И поскольку «Щуки» были еще и самыми многочисленными среди советских средних подлодок, начинать эксперименты с увеличением автономности плавания решено было именно с них.
«Щуки» учатся долго плавать
Первой плавание на полную автономность в 1934 году выполнила подводная лодка Тихоокеанского флота Щ-102 (ранее носившая имя «Лещ») под командованием Серафима Чурсина. Старшим помощником командира в этом походе был Николай Египко, который вскоре после возвращения ушел командовать подлодкой Щ-117. Эта лодка быстро стала одной из лучших на флоте, а в декабре 1935 года ее командир был награжден за успехи в подготовке личного состава высшей советской наградой – орденом Ленина. А поскольку во время службы на «Леще» молодой командир получил и первый во всем советском подплаве опыт плавания подо льдами, именно его корабль выбрали для выполнения рекордной «автономки».
Ничего совсем уж неожиданного в этой задаче для подводников, служивших в 3-й бригаде подводных лодок ТОФ, не было. Ее командир Георгий Холостяков первым на Тихом океане стал практиковать плавания и боевую подготовку в течение всего года, тогда как раньше подлодки на зиму вставали к стенке. И все-таки поход с превышением предельной автономности требовал от экипажа Щ-117 освоения особых навыков. Например, им первыми на всем советском подводном флоте пришлось научиться принимать топливо не только в штатные топливные цистерны, но и в специально подготовленные булевые (расположенные в выступах на корпусе) цистерны главного балласта.
Да и задача по размещению в отсеках двухмесячного запаса провизии была нетривиальной, и неизвестно, как моряки с нею справились, когда бы не опыт, полученный командиром Щ-117 во время плавания на «Леще». А перед началом плавания командир бригады Георгий Холостяков устроил «сто семнадцатой» последнюю проверку: чтобы подойти к борту плавбазы «Саратов» за последними указаниями, ей нужно было проплыть под ледовой перемычкой. Лодка сделала это дважды, не совершив ни одной ошибки, и получила «добро» на выход на позицию.
К 11 января 1936 года все приготовления завершились, и лодка по специально пробитому для нее проходу во льдах отправилась в свой рекордный поход. На борту Щ-117 находились 38 человек: командир Николай Египко, комиссар Сергей Пастухов, штурман Михаил Котухов и еще 35 офицеров, старшин и матросов. Как вспоминал позднее Николай Египко, в каждом из них он был совершенно уверен, поскольку хорошо знал, на что способны все его подчиненные. И во время похода ему еще не раз пришлось убедиться в этом на деле.
Плюсы и минусы «автономки»
Подлодка заняла боевую позицию, ограниченную с запада мысом Аскольд, а с востока – мысом Поворотным (входной мыс залива Петра Великого), а потом лишь совершала недолгие выходы в открытый океан. Правда, задача этих плаваний была весьма серьезная: «сто семнадцатая» участвовала в обеспечении сверхдальних перелетов советских авиаторов, служа одним из плавучих радиомаяков. Впрочем, жаловаться на монотонность похода было невозможно, поскольку судьба подбрасывала подводникам испытание за испытанием.
Основную часть плавания лодка провела в надводном положении, а так как морозы стояли ниже минус двадцати, палуба ее постоянно обмерзала. Порой толщина этого ледяного панциря достигала семидесяти сантиметров! Не выдерживала и техника.
Как писал в своих мемуарах Николай Египко, «был случай, когда разбушевавшаяся стихия ночью оторвала лист надстройки и повредила лаз кормовой цистерны. Погружение лодки стало невозможным. Температура воздуха – минус 25 градусов, бушует шторм. Волны перекатываются через весь корабль и болтают его по своей прихоти.
Мостик, рубочный люк, антенна, пушка превратились в ледяную глыбу. Для устранения неисправностей требуется открыть горловину лаза в цистерну. Двое смельчаков – боцман П.Н. Шаронов и рулевой А.И. Пекарский – взялись за выполнение этой трудной задачи.
Всю ночь под ледяными волнами вели они кропотливую работу, и только утром в обледеневшей одежде они ликвидировали аварию и возвратились внутрь корабля». В другой раз под такими же ледяными волнами троим матросам пришлось исправлять стопорный механизм якоря, чтобы тот не сработал в самый неподходящий момент. «Проявляя мужество и сноровку, матросы П.Р. Петров, Н.П.
Смирнов и В.И. Манышкин в 18-градусный мороз добрались по надстройке до якоря и надежно закрепили его стопора, – вспоминал Египко. – Волной их едва не смыло за борт, но моряки не растерялись и, ухватившись за леер, поднялись на палубу».
Понимая, насколько отрицательно может сказаться на экипаже долгое плавание без конкретной цели, командир Щ-117 нашел возможность обеспечить людям постоянный приток положительных эмоций. Например, несмотря на то что запасы пресной воды на лодке были строго лимитированы, по распоряжению Николая Египко матросы регулярно мылись теплой водой, а это роскошь даже на современных субмаринах! «Банный день» организовывали в шестом отсеке, где располагались электромоторы, он прогревался за счет соседства с дизелями. На пол клали огромный поддон из-под компрессора воздуха среднего давления, а с камбуза приносили горячую воду в кастрюлях – и блаженствовали, пусть даже всего несколько минут.
Рекорд за рекордом
После двадцати дней похода лодку посетил командир бригады, прилетевший на позицию на гидросамолете. Его встретил подтянутый, уверенный в себе экипаж, и просьба о продлении «автономки» нашла у Георгия Холостякова полную поддержку. В итоге Щ-117 возвратилась из своего рекордного плавания 20 февраля 1936 года, проведя в открытом море ровно сорок суток – столько, сколько никто прежде не выдерживал вдали от родной гавани. За этот подвиг весь экипаж «сто семнадцатой» наградили, сделав его первым полностью орденоносным экипажем советского ВМФ. Командир и комиссар получили ордена Красной Звезды, а остальные члены экипажа – ордена «Знак Почета».
Опыт Щ-117 оказался востребован и очень скоро получил развитие. Весной того же года автономное плавание длительностью 52 дня совершила подлодка Щ-122 под командованием Александра Бука. Следом за ней на 75 суток ушла в море Щ-123, которой командовал Измаил Зайдулин – тот самый, который в 1940 году будет руководить уникальным походом лодки Щ-423 по Северному морскому пути. Наконец, 14 сентября в рекордную «автономку» ушла подлодка Щ-113 под командованием Михаила Клевенского, которая вернулась на базу только 25 декабря – через 102 дня!
Эти походы приносили массу ценного опыта и знаний, которые распространялись среди советских подводников. Большинство офицеров, выдержавших рекордные «автономки», вскоре переводили на другие флоты, чтобы они могли делиться своими знаниями и умениями. И когда в годы Великой Отечественной войны ушедшие в боевые походы советские подводные лодки не возвращались вовремя, это еще не значило, что они погибли: их экипажи научились проводить в море гораздо больше времени, чем предусматривали инструкции.
Источник: histrf.ru
Спасение с затонувшей подлодки С-11
За годы Великой Отечественной погибли десятки советских подводных лодок. Практически всегда при этом смерть забирала весь экипаж И лишь единственный раз троим морякам-балтийцам с подлодки С-11 удалось практически невозможное: почти через сутки после гибели корабля они смогли подняться на поверхность. «Армейский стандарт» решил напомнить об этой истории.
Гибель подлодки С-11
Подробности о трагедии С-11 корреспонденту «АС» удалось узнать от родственницы одного из членов экипажа.
— Мой дядя Петр Иванович Кузьмичев служил на «одиннадцатой» старшим мотористом, — рассказала Алла Кузьмичева. — Пытаясь выяснить обстоятельства его смерти, я давно занимаюсь поиском фактов, относящихся к судьбе этой подлодки, ищу родственников членов экипажа… Удалось встретиться с сыном одного из чудесно спасшихся подводников — Александра Мазнина. Герой умер в 1970-м, но в его домашнем архиве сохранились записи, документы и статьи из фронтовых газет, из старого журнала «Краснофлотец». Благодаря им удалось узнать подробности столь удивительной истории.
. Это был первый боевой поход новенькой субмарины, которую зачислили в состав Балтфлота лишь в конце июня 1941 года. Выйдя в море 13 июля, лодка более двух недель находилась на боевом дежурстве в районе Мемеля (Клайпеды). За это время удалось потопить немецкий транспорт КТ-11.
Наконец, «эска» взяла курс к своим берегам. 2 августа на дальних подступах к базе подводную лодку встретили корабли охранения. Однако через 2 часа выяснилось, что довести С-11 до базы они не смогут: нужно «принять под опеку» еще одну подлодку, возвращающуюся из боевого похода. С уходящего тральщика подбодрили: «Тут уже безопасно. Впереди пролив Соэло-Вейн, а там начинается протраленный фарватер!»
Одинокая субмарина шла по главному морскому коридору, вот-вот должны были появиться на горизонте острова Даго и Эзель. В 18.00 — смена вахты. Электрик Александр Мазнин, сдав свой пост, отправился отдыхать в кормовой отсек. Едва оказавшись «дома» он по укоренившейся привычке всех подводников тут же задраил за собой люк в переборке.
А буквально через секунду корпус С-11 содрогнулся от сильнейшего взрыва. Лампочки погасли. В кромешной тьме раздавался грохот падающих предметов, звон стекла… Люди ощутили, как их корабль стремительно проваливается в бездну. Наконец, лодка ударилась о дно и замерла, накренившись на левый борт. Наступила тишина, нарушаемая только плеском воды, которая заполняла отсеки подлодки через пробоины.
«Убийцей» С-11 стала немецкая субмарина U-144. Она проникла вглубь нашей зоны и притаилась у фарватера. Однако за «эску» отомстила другая подлодка — Щ-307. Через несколько дней, 10 августа, командир «щуки» поймал на прицел гитлеровскую субмарину, которая всплыла для зарядки аккумуляторов. Водолазы, обследовавшие потопленного «фашиста», подняли вахтенный журнал, в нем удалось прочитать запись: «2 августа, 18 ч. В проливе Соэло-Вяйн торпедирована советская подводная лодка. Погибла со всей командой. »
Наши сторожевые катера, ринувшиеся к месту гибели С-11, обнаружили лишь три человеческих тела среди всплывших обломков. Вскоре советские корабли покинули место трагедии — никто даже представить не мог, что на дне продолжают бороться за свою жизнь несколько заживо погребенных моряков.
Заживо погребенные
В кормовом отсеке их оказалось четверо: торпедист Николай Никишин, артиллерист Василий Зиновьев, электрики Василий Мареев и Александр Мазнин.
Придя в себя после взрыва, они смогли отыскать аварийные фонари. Вода постепенно заполняла помещение. А снаружи не доносилось никаких шумов, которые давали бы надежду на то, что рядом работают спасатели. Четверке краснофлотцев оставалось лишь попробовать самим вырваться из морского плена.
Единственный вариант — покинуть отсек через шахту торпедного аппарата. Однако в каждом из них находится торпеда. Вытащить ее без специальных механизмов морякам не под силу.
«Нужно произвести торпедный выстрел!» — предложил Никишин. Для этого необходим мощный заряд сжатого воздуха, но откуда его взять. Возникла идея использовать воздух из баллона в запасной торпеде, которая лежит на стеллаже.
Практически тут же столкнулись с проблемой: чтобы открыть клапан в торпеде, нужен специальный ключ, но весь комплект инструментов незадолго до взрыва забрали для работы в носовой отсек! Никишин в отчаянии попробовал справиться с клапаном при помощи обычного зубила и молотка. Увы, Николай не рассчитал сил. Клапан сорвало, и сжатый воздух вырвался из торпеды. Давление в отсеке резко подскочило, у подводников заложило уши, дышать стало тяжело…
Лишь некоторое время спустя моряки смогли приспособиться к новым условиям. Впрочем, не все — Мареев скорчился в дальнем углу отсека, обхватил голову руками и бормотал: «Конец! Нам не выбраться…» Потом речь его стала бессвязной, ее прерывали приступы истерического смеха. Электрик явно терял рассудок.
Никишин предложил попробовать еще один вариант: заполнить баллон для выстрела левого торпедного аппарата воздухом, взятым из правой торпеды. На сей раз действовали очень осторожно. Наконец, удалось пустить сжатый воздух по магистрали. Для нормального выстрела нужно 25 атмосфер, но стрелка никак не желала показывать больше 18. Хватит ли этого, чтобы вытолкнуть торпеду? «Пли!» Огромная «сигара», начиненная взрывчаткой, нехотя скользнула по шахте и ушла куда-то в морскую глубину.
Путь к спасению открыт. Однако на освобождение «жерла» торпедного аппарата они потратили 5 часов. Вода за это время поднялась в отсеке до уровня груди. Теперь измученным людям предстояло еще более сложное и опасное испытание — подняться на поверхность.
Чтобы хоть как-то защитить себя от переохлаждения, моряки густо намазали тавотом (солидол. — Авт.) свои тельняшки и трусы. Каждый взял со стеллажа спасательный аппарат — маску и баллон с кислородом. Глубины, на которой лежала подлодка, они не знали, и потому, когда настал момент открыть крышку торпедного аппарата, волновались: до какого уровня его затопит?
«Открывай!» И холодные потоки забурлили вокруг. Вода остановилась, лишь почти достигнув подбородка, — давление в отсеке еще поднялось и сравнялось с забортным.
Решили, что первым должен выходить Никишин. Николаю предстояло тащить с собой буй-вьюшку с прикрепленным к нему тросом. Протиснувшись по трубе торпедного аппарата, матрос вытолкнул вперед буек, а когда тот достиг поверхности, начал подъем с глубины. Чтобы организм не пострадал от слишком резкого уменьшения давления, Никишин медленно перехватывал руками трос, делая остановку всякий раз, когда достигал очередного узла-муссинга.
Наконец, этот долгий путь закончился. На поверхности моря завывал ветер, хлестали волны. И было темно — пока люди сражались в затонувшей подлодке с неподатливой техникой, успела наступить ночь.
Никишин подергал трос, подавая сигнал оставшимся в отсеке: все в порядке, поднимайтесь ко мне. Однако прошло 10 минут, полчаса — никто не всплывал.
По уговору, следующим предстояло выбираться из отсека Мазнину. Протиснувшись через торпедный аппарат на волю, он стал дожидаться у борта подлодки появления Зиновьева. Но тот почему-то задерживался. Неужели потерял сознание? Обеспокоенный электрик рискнул вернуться назад в отсек. Оказалось, что Зиновьев решил попробовать все-таки спасти потерявшего рассудок Мареева.
Вдвоем моряки пытались надеть на Василия дыхательный аппарат и втолкнуть его в трубу торпедного аппарата, однако безумец сопротивлялся, срывал с себя маску, выталкивал загубник… Помочь бедолаге оказалось уже невозможно.
Мазнин вновь выбрался через торпедный аппарат из отсека и начал подниматься по тросу. Запас кислорода в его спасательном аппарате подходил к концу, мешкать было нельзя. На поверхности Александра встретил заждавшийся Никишин.
«Марафонский заплыв»
Буй-вьюшка — деревянный шар размером с футбольный мяч — не мог удержать двоих пловцов. И торпедист решился плыть к берегу за подмогой. Только где он? Далеко ли? Не зная этого, краснофлотец рискнул двигаться, ориентируясь по звездам, строго на восток — там должны быть ближайшие острова.
Потом уже подсчитали, что марафонский заплыв длился семь с половиной часов! Никишин сумел преодолеть в холодной воде 15 километров. Уже под утро он увидел остров Даго и вышку маяка. Когда добрался до берега, его заметил патруль. Перед тем как провалиться в беспамятство, Николай успел прошептать, что в море гибнут его товарищи.
Александр Мазнин все эти часы провел в одиночестве возле деревянного буйка, то держась за него, то плавая вокруг. Достигнет ли берега Никишин, Александр не знал, почему не поднимается с лодки Зиновьев — не понимал. К рассвету на море установился штиль, поэтому звук идущего корабля моряк услышал издалека. В 10 утра его вытащили, наконец, из воды. «Там, внизу, еще двое!» — беспокоился краснофлотец.
К месту гибели С-11 подошел морской охотник. Однако его рулевой неудачно сманеврировал, и катер винтом перерубил трос буйка. Казалось, положение еще более осложнилось, но, прежде чем команда охотника приступила к спасработам, сигнальщик прокричал: «Человек за бортом!» Это был Зиновьев.
Василий до последнего оставался внутри подлодки: артиллерист не спешил подниматься на поверхность, понимая, что маленький буек всех не выдержит. На его глазах окончательно затих обезумевший Мареев. Кислорода в незатопленной части отсека оставалось все меньше, и сознание моряка стало мутиться. Зиновьев взбадривался, изредка пользуясь патронами регенерации воздуха. Когда их запасы подошли к концу, он нацепил спасательный аппарат и протиснулся в торпедную трубу.
Снаружи Василия ждал неприятный сюрприз: отрубленный от буйка трос лежал на дне. Пришлось подниматься нештатным образом: чтобы не выскочить пробкой с глубины, он держался за трос, постепенно подтравливая его и регулярно останавливаясь, когда нащупывал очередной муссинг. При этом ноги артиллериста задрало кверху, так что он поднимался к морской поверхности вверх тормашками.
Чудом спасшихся из подводного плена моряков отправили в госпиталь. Больше других досталось Никишину. Его на некоторое время парализовало, а температура тела после долгого пребывания в холодной воде упала до 34,5 градуса!
Едва оправившись, моряки вновь попросили зачислить их на флот. Никишин опять служил на подлодке, Зиновьев попал на тральщик, а Мазнин — на один из кораблей Ладожской флотилии, охранявших «Дорогу жизни». Они уцелели на войне и спустя несколько лет даже встретились. Увы, это оказалось последним свиданием тройки отважных. Вскоре Николай Никишин трагически погиб, защищая на улице от хулиганов случайную прохожую.
Подлодку С-11 подняли в 1956-м при расчистке фарватера. Найденные в отсеках останки членов экипажа субмарины были торжественно захоронены на гарнизонном кладбище в Риге. Над братской могилой поставили обелиск, на котором высечены фамилии 46 погибших советских моряков-подводников.
Источник: armystandard.ru