18 января 1970 года на заводе «Красное Сормово» в Нижнем Новгороде (тогда это был закрытый для иностранцев город Горький) произошла серьёзная авария. При строительстве атомной подводной лодки К-320 в ходе испытаний произошёл взрыв реактора субмарины и радиоактивный выброс. Монтажный цех и территория завода оказались серьёзно загрязнены.
Трагедию сразу засекретили, и до развала СССР о ней не было широко известно. О том, что произошло в Горьком более полувека назад, в рамках проекта RT «Незабытые истории» рассказывает Виталий Войтенко. Он был одним из ликвидаторов аварии, а сейчас возглавляет общественную организацию «Январь 1970», которая борется за то, чтобы заслуги работников завода, участвовавших в устранении последствий ЧП, были признаны на федеральном уровне.
Батискаф «Титан». Что на самом деле произошло? ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ!
- Подводная лодка проекта 670 / здание завода «Красное Сормово»
«Чернобыль в миниатюре»
— Виталий Александрович, как произошёл взрыв?
— Во время строительства атомной подводной лодки К-320 проводились гидравлические испытания первого контура ядерной силовой установки в монтажном цехе СКМ. На контур надо было подать рабочее давление и проверить все узлы, стыки и так далее. Это штатная процедура. Но неожиданно начался неуправляемый процесс, когда в течение 10—15 секунд внезапно заработавший реактор лодки вышел на максимальную мощность.
— Что послужило причиной?
— Две заглушки первого контура, которые защищают реактор от пыли, не дают жидкости просачиваться наружу, оказались пластмассовыми, а не металлическими. Когда стало повышаться давление, они соскочили, давление воды в контуре резко упало. Из-за этого графитовые стержни вышли из активной зоны реактора — и он очень быстро разогнался до максимальной мощности, превратив часть жидкости в контуре в радиоактивный пар.
В итоге произошёл тепловой взрыв такой силы, что рабочий люк на реакторе сорвало с мощных болтов. И он, пробив крышу, улетел за несколько километров от цеха. Его нашли только весной, когда растаял снег. Столб заражённой радиацией воды поднялся на высоту около 60 м, сильно загрязнив лодки и цех.
Радиоактивный пар рванул через образовавшуюся дыру в атмосферу. К счастью, ветра не было, стоял мороз в районе -40 °C. Поэтому все эти частицы осели на территории завода.
— Всё это напоминает то, что позже случилось на Чернобыльской АЭС: ночные испытания, потеря контроля над реактором и тепловой взрыв.
— Да, там тоже был тепловой взрыв реактора, но другого характера и совсем других масштабов. У нас на подводной лодке стоял реактор мощностью 3 МВт. Он мог обеспечить электричеством один район. А на Чернобыльской АЭС реактор в сотни раз мощнее. Плюс там радиация выходила в атмосферу достаточно долго, а у нас всё быстро загасили, забросав порошком бора.
Анимация взрыва субмарины Titan. 6 анимаций катастрофы батискафа
— Известно, каким оказался масштаб загрязнения?
— Основная часть радиоактивных веществ осталась в реакторе, суммарный выброс был порядка 75 тыс. кюри. В Чернобыле было в тысячи раз больше.
— Кто проводил эти испытания и что с ними стало?
— В момент взрыва в эпицентре работали шесть человек. Они получили большие дозы, их сразу доставили в Москву в ту самую больницу, куда спустя 16 лет привезли первых чернобыльцев. В итоге в первые дни после взрыва погибли трое, весной умер ещё один.
— Как вы узнали о случившемся?
— Когда мы в понедельник (19 января. — RT) утром, как обычно, пришли на завод, нас в цеха не пустили и сказали идти домой на пару дней. Потом уже мы узнали, что эти два-три дня заводу были нужны для того, чтобы срочно поменять пропуска. Цех СКМ был полностью закрыт.
— А военные занимались оценкой ситуации?
— Из ближайшей воинской части приезжал Валентин Днепровский со своими людьми, их было человек 20. Их отправили, чтобы понять, что произошло, каков размах ЧП. Они были экипированы в обычные костюмы химзащиты, которые, конечно, по большому счёту ни от чего их не защищали. Из той группы к началу 1990-х годов все уже умерли, только сам Днепровский скончался в декабре 2017 года. Он мне многое рассказывал, мы с ним хорошо общались.
— Правда ли, что у Днепровского и его подчинённых, когда они сразу после взрыва реактора прибыли на завод, зашкаливали стрелки дозиметров?
— Да. У меня есть документы, согласно которым несколько человек из его группы это подтверждают. Когда они зашли на лодку, взятые ими приборы уже не годились — шкала была слишком маленькая. Они послали в часть за другими дозиметрами, более мощными. Но когда спустились в реакторный отсек, то там стрелки тоже стали зашкаливать.
— Какой силы было излучение в районе реактора?
— Точно не могу сказать, надо поднимать архив Днепровского.
Но когда однажды померили дозиметром тряпку, которой пользовались для отмывания лодки от радиации, там предельная норма оказалась превышена в 100 тыс. раз. Притом что это было не в первые дни после аварии, а позже, когда уже начались работы по очистке лодок.
Подарок для Ильича
— Как я понимаю, ликвидировать последствия аварии пришлось не военным, а в основном именно простым рабочим и инженерам? И прежний план по сдаче лодки флоту никто пересматривать не стал?
— Да, 1970-й был годом столетия Ленина. И тогда был принят встречный план нашего завода — сдать стране не одну подводную лодку, а две. Поэтому в пролёте цеха на стапелях рядом стояли две субмарины, разница в строительстве которых была примерно полгода. Мы в основном отмывали не аварийную, а соседнюю лодку К-308, которую надо было сдавать раньше.
В итоге К-308 уже в апреле спустили на воду, а осенью она ушла на сдачу. Что касается К-320, то её достроили в 1971 году, и она потом много лет прослужила в ВМФ, с радиацией там всё было в норме.
— А как же разрушенный реактор?
— Он был заменён. Было много хлопот с тем, чтобы уберечь людей, которые его извлекали, чтобы они не нахватались больших доз. Больше всех, конечно, досталось сварщикам. Все они работали примерно от пяти до 15 минут — дольше нельзя было. Потом они тут же менялись и их проверяли врачи, дозиметристы, отслеживали те дозы, которые они получали.
А когда реактор вытащили, то поставили его недалеко от столовой. И все ходили мимо него — никаких ограждений, предупреждений о радиации, ничего не было. Позднее повесили предупреждающие знаки и ограждение метра полтора, но при такой радиации это просто смешно было. Он так фонил, что несколько лет просто не знали, что с ним делать: и пустить его в утиль из-за сильнейшей радиации нельзя было, и учёным он был не нужен.
- Атомная подводная лодка проекта 670 «Скат»
— Правда ли, что, как только рабочие завода узнали о ЧП, многие из них уволились? По разным данным, таких были сотни и даже тысячи. Это так?
— Да, три с лишним тысячи человек после аварии на лодке уволились только из того цеха.
— А сколько всего работало на «Красном Сормове»?
— Всего около 40 тыс. После аварии из других цехов тоже уходили люди, потому что многие стали ощущать головокружение и другие проявления, свидетельствующие о радиации. Со всех, кто знал и участвовал в ликвидации аварии, взяли подписку о неразглашении на 25 лет.
«Документы изымались, а потом сжигались»
— Это правда, что все документы об аварии на заводе вскоре были уничтожены?
— Да, в 1971 году в бригаду, где служил Днепровский, пришло распоряжение об уничтожении всех связанных с аварией документов. Они в основном там и хранились. И их уничтожили. У меня есть объяснительная записка капитана 1-го ранга, который руководил этим процессом. Документы изымались и в бригаде, и в военпредстве, и на заводе, а потом сжигались.
— То есть официальных документов не осталось?
— Это интересный вопрос. В архиве ВМФ в Гатчине всё-таки сохранились документы, где был реестр военных, участвовавших в ликвидации. Из-за того что гражданских, то есть нас, там нет, нам потом было очень сложно доказывать, что мы вообще принимали в этом участие.
В 1993 или 1994 году эти материалы рассекретили. И только после этого военнослужащие и военпреды, которые работали на заводе и следили за качеством военной продукции, смогли получить статус ветерана подразделения особого риска. Мы этот статус не можем получить до сих пор.
— То есть даже военные не имели никаких льгот, пока не сняли гриф секретности?
— Да. Кстати, даже рассекреченные документы об аварии из архива ВМФ я очень долго не мог получить на руки. Это удалось сделать только в 2015 году через депутата Госдумы Марата Сафина.
— Нашего известного теннисиста?
— Да, он тогда был в парламенте и очень помог нам, я ему благодарен за это. На мои запросы по предоставлению документов о взрыве на заводе этот архив постоянно отвечал отказом, а ему сразу ответили как надо и дали копию этого документа. Ещё в 1992 году эту аварию внесли в реестр катастроф и аварий радиационного характера на надводных и подводных кораблях ВМФ. Во флотских документах чёрным по белому было написано, что 18 января 1970 года имело место радиационное загрязнение в связи с тем, что реактор вышел на проектную мощность.
Швабра, перчатки и шланг против радиации
— Сколько всего человек принимало участие в ликвидации последствий аварии?
— Точно неизвестно. Когда в 1995 году начали людей регистрировать и создавать общественную организацию, то оказалось — около тысячи, но к тому времени многие уже умерли, а многие и не знали, что идёт составление списков и объединение ликвидаторов, фактически же там было более полутора тысяч человек. Но при этом никто не считал людей, которые жили рядом с заводом, которых серьёзно задела радиация и которые ничего не знали о происходящем.
— Как отмывали лодки?
— Вручную: швабра, шланг, тряпки, перчатки — вот такими примитивными средствами и работали, счищали эту радиоактивную пыль. Всю эту ветошь собирали и потом, весной, сожгли на острове неподалёку. А вся вода шла прямиком в Волгу.
— При этом жителей города об опасности загрязнения реки предупреждать не стали?
— Ну почему же, в 1970 году все пляжи города Горького были закрыты для купания. Официально объявили, что из Астрахани прибыла холера, и к воде никого не подпускали.
— При этом на Западе о случившемся на «Красном Сормове», как я понимаю, узнали буквально на следующий день.
— Да, по радио о нашей аварии там сообщили. Нас всех держали в ежовых рукавицах, пикнуть нельзя было нигде, а за границей все эти наши «секреты» очень быстро узнавали, и информации там было куда больше, чем у нас. Я не знаю, почему так происходило.
— Правда ли, что в процессе очистки лодок рабочим (по совету учёных) предоставлялся спирт в неограниченных количествах? Якобы это давало какую-то защиту от радиации.
— Да, он лился рекой безо всяких ограничений и учёта.
Никто не смотрел, сколько ты взял, сколько выпил, сколько домой забрал — бери сколько можешь унести и выпить.
Поэтому с ним тоже часто происходили разные инциденты. Люди сильно напивались, безобразничали, было воровство, было много смертей из-за спирта, особенно в ночные смены. Спустя какое-то время даже пошли разговоры о введении какой-то внутризаводской милиции, чтобы следить за порядком. При этом жизнь показала, что спирт, конечно, никак от радиации не защищает.
— А как вообще была организована уборка? Загрязнение, наверное, было неоднородным.
— Ходила дозиметрическая служба и говорила, что вот этот участок, допустим, надо очистить. Собирали партию и туда отправляли, чтобы отмывать. Потом следующий участок, но те, кто уже мыл, не шли, им давали отдых как минимум 15—20 дней. То есть из полутора тысяч задействованных рабочих одномоментно работали человек 200. За такую смену платили дополнительно по 50 рублей.
Помню, ещё кормили отлично. Если обычно мы в столовой тратили на обед 40—50 копеек, это был вполне нормальный «комплекс» с первым, вторым и третьим, то, когда очищали лодки, кормили ещё лучше, уже на рубль и 40 копеек — большая тарелка борща, стакан сметаны, мясо хорошее, салаты и так далее.
«Ельцин посчитал, что в бюджете денег не хватит»
— Расскажите, как эта тотальная секретность и многолетнее молчание переросли в общественное движение и публичные попытки добиться признания своих заслуг.
— Последний из той шестёрки, кто проводил испытания, Валерий Сердюков, умер в 1994 году. С его похорон и началось всё наше движение. Они послужили своеобразным толчком, после которого мы начали объединяться и через какое-то время дошли до губернатора области — тогда это был Борис Немцов.
Его эта тема очень увлекла, и когда он узнал детальнее об этом, то распорядился создать комиссию, которая работала несколько лет, утверждала все списки, и по итогам работы этой комиссии нам были выданы удостоверения ликвидатора регионального масштаба, которые давали небольшую прибавку к пенсии.
— Но если была комиссия, вас признали на уровне региона, то почему не удалось добиться статуса ветерана подразделения особого риска, как у военных?
— Насколько я знаю, Ельцин посчитал, что в бюджете денег на это не хватит. В последующие годы признавать нас не хотели, как я понимаю, тоже якобы из-за отсутствия средств. На это нередко ссылались в отписках, которые мы получали.
— Ещё куда-то обращались?
— За эти годы мы обращались и в заксобрание, и к губернатору, и к полпреду президента, причём они же меняются периодически, и мы ко всем обращались, но все нам присылают отписки, перечисляя те региональные льготы, которые нам уже дают.
Да, они есть, но работают кое-как. Вроде положены бесплатные путёвки в санаторий, но по факту сейчас отправляют в общую очередь на их получение. Последнее заксобрание в 2017 году решило сделать 18 января региональным Днём памяти ликвидаторов. К этому дню каждому ликвидатору единоразово выплачивают 2 тыс. рублей. Есть ещё небольшие транспортные льготы.
— Что вам даст федеральный статус?
— Среди ликвидаторов очень распространён рак. Но нас до межведомственной медкомиссии по установлению причинно-следственной связи между аварией на заводе и заболеваниями, связанными с облучением, просто не допускают. Потому что мы не имеем никакого статуса. Он бы позволил нам просто элементарно отстаивать свои права. Если у военных и военпредов есть статус, а мы вместе очищали лодку, то почему у нас его нет?
— Коснулась ли радиация лично вас?
— Конечно. Хорошо, что мы с женой к моменту аварии успели родить детей, потому что у многих ликвидаторов они потом рождались с отклонениями. Начиналось всё, как обычно, с ног. Уже в тот год они начали сильно неметь. До рвоты у меня лично не доходило, но у ребят это было.
Были ещё головокружения, со зрением проблемы, которые с годами усугубились. Многие слепли. Я на одном глазу успел сделать операцию, а на другом нет, но надо. С зубами проблемы были и есть. В 40 лет — это был 1977 год — мне удалили сразу семь зубов.
Сейчас вообще только три осталось.
— Сколько человек сейчас состоит в вашем объединении?
— На 1 июля 2021 года в нашей организации было 186 человек. Я хотел бы отметить, что в своих обращениях никогда не ставлю вопрос, что у нас две организации, и пишу так, как будто бы они едины. Если мы добьёмся каких-то льгот, то их будут достойны все ликвидаторы, невзирая на их взгляды.
Источник: russian.rt.com
Убийца «Курска» — английская лодка «Сплендид», но и она погибла рядом
Об авторе: Сергей Дмитриев — капитан 1 ранга запаса, бывший подводник Северного флота.
Атомная подводная лодка военно-морских сил Великобритании «Сплендид», шестая и последняя в этой серии.
(Фото из сборника » Jane»s Fighting Ships»)
В Баренцевом море 12 августа погибли две АПЛ — «Курск» и британская многоцелевая АПЛ типа «Swiftsure» (сообщалось о присутствии в районе учений СФ АПЛ S106 «Splendid», но она ли столкнулась с «Курском» — пока вопрос).
На резонный вопрос — почему британская, а не американская? — отвечу пословицей — на воре и шапка горит. Чей военно-морской атташе как в одно место ужаленный бросился в наш Главный штаб? Чьи водолазы и спасательный аппарат начали готовиться к переброске в Баренцево море еще 14 августа? Чьи морские офицеры мелькали в те же дни на палубе «Петра Великого»? Кому принадлежит компания «Stolt Offshore», направившая к месту катастрофы свои суда?
Причиной гибели обеих лодок стало столкновение при взаимном маневрировании с целью восстановления утраченного гидроакустического контакта — ситуация, в общем-то, обыденная для современных сверхмалошумных АПЛ, поэтому винить англичан в преднамеренном таране, конечно же, нет никаких оснований.
При столкновении с британской ПЛ произошла детонация боезапаса на АПЛ типа «Swiftsure» — до 20 единиц ПКР «Sub-Harpoon» UGM-84B и торпед «Tigerfish» Mk24 или «Spearfish» тех же типов — в сумме это от 2,6 до 6,8 тонн ВВ. Кроме того, возможно, было наличие 2-4 крылатых ракет «Tomahawk» в обычном снаряжении, но последние, разумеется не сдетонировали, тем более что находились в торпедных аппаратах, а не в отсеке. Следует иметь в виду, что британская АПЛ несла боевую службу вблизи основных баз российских стратегических подлодок и потому скорее всего в ее боекомплекте большую часть составляли торпеды.
На «Курске», вышедшем в море всего лишь на двое-трое суток, имелись только практические торпеды (вместо ВВ в боевых зарядных отделениях — автографы-самописцы, световые и радиомаяки, тем более если речь шла об испытании энергоустановок новых торпед), которые, естественно, взорваться не могли. Правда, мог произойти взрыв их твердотопливных двигателей (если речь идет о реактивных торпедах) или компонентов топлива (если торпеды были перекисноводородные), но мощность такого взрыва была бы не столь велика. Тем более что этих самых практических торпед было максимум две, а согласно опубликованным данным, специалисты «Дагдизеля» испытывали на «Курске» электрическую торпеду, в которой вообще взрываться нечему.
В результате лобового удара (суммарная скорость обеих АПЛ в момент столкновения могла достигать 18-20 узлов) и последующих двух взрывов на «Курске» была полностью разрушена носовая оконечность (примерно до ограждения выдвижных устройств), а британская ПЛ просто развалилась на части. Крупные обломки (фактически это были фрагменты корпуса массой до 1000 т) пробороздили по правому борту «Курск», разодрав ему легкий корпус, сорвав верхнюю крышку всплывающей спасательной камеры, повредив кормовой аварийно-сигнальный буй (он заполнился водой и поэтому не всплыл) и заклинив верхнюю крышку кормового аварийно-спасательного люка.
После этого и «Курск», и то, что осталось от британской АПЛ, двигались по инерции («Курск» пропахал по грунту около 150 м) и в итоге легли на дно на удалении около 300 м друг от друга. В момент взрывов с британской АПЛ автоматически всплыли 2 сигнальных радиобуя, которые начали передавать кодированный сигнал бедствия (после чего над местом катастрофы появились два натовских «Ориона»). Одновременно включился аварийный гидроакустический маяк (кстати, на «Курске» также имелось аналогичное устройство, но оно не сработало, так как, во первых, питалось электроэнергией от аккумуляторной батареи 1-го отсека, а во вторых, при глубине погружения ПЛ меньше предельной, его можно включить только вручную из центрального поста, что, конечно, никто не успел). Если верить недавним заявлениям г-на Клебанова и командующего Северным флотом адмирала Попова, то акустические сигналы этого маяка были зафиксированы российскими кораблями.
К тому моменту, когда «Курск» лег на грунт, на нем уже были полностью затоплены 2-й, 3-й и 4-й отсеки (про 1-й отсек и говорить нечего), а также, возможно, 5-й и 5-бис отсеки (они входят в состав носового блока отсеков и имеют общую систему общекорабельной вентиляции; возможно, что в момент столкновения вентиляция работала в режиме перемешивания воздуха между отсеками или работало устройство ПВП (подачи воздуха под водой), тем более что выдвижные устройства были подняты. При столкновении и взрывах была порвана система гидравлики, а закрыть переборочные захлопки вентиляционных трубопроводов (диаметр до полуметра) вручную просто никто не успел.
6-й, 7-й, 8-й и 9-й отсеки первоначально оставались сухими, но находившийся в них личный состав был обречен (единственным путем эвакуации остался кормовой аварийно-спасательный люк 9-го отсека, но его комингс-площадка была деформирована, верхняя крышка заклинена, а шахта люка потеряла герметичность и была затоплена водой). Здесь уже не могли помочь ни водолазы-глубоководники, ни «Бестер», ни «LR-5».
Если то, что нам рассказали о записях командира турбинной группы Д.Колесникова, правда, то личный состав действительно мог попытаться выйти из затонувшей лодки методом свободного всплытия (имевшееся на «Курске» индивидуальное спасательное снаряжение — гидрокомбинезон ССП с емкостью всплытия и парашютной системой и дыхательный аппарат ИДА-59М позволяли сделать это с глубины до 250 м). Однако, выяснив, что шахта кормового люка затоплена (что автоматически делало спасение вышеизложенным методом невозможным), люди стали тщетно дожидаться помощи извне. Скорее всего они находились все вместе в 9-м отсеке и прожили еще около 3 суток (по неофициальным данным, последние записи, сделанные Д.Колесниковым, датированы 15 августа, это же подтверждается характером записей — первые велись «каллиграфическим почерком», последние — на ощупь, и это при том, что стационарные автономные аварийные светильники в отсеках ПЛ действуют при непрерывном горении ламп около 6 часов, а переносные фонари — около суток, но энергию аккумуляторов можно расходовать экономно, и тогда света хватит на двое-трое суток), после чего погибли, причем, вероятнее всего, от переохлаждения, чем от недостатка кислорода (температура в 8-м и 9-м отсеках уже через сутки снизилась до забортной — около 0 градусов, отсюда и сообщение, что трупы были найдены одетыми в поролоновые утеплители от спасательных гидрокомбинезонов). Вероятно, уже после их смерти в 9-м отсеке произошло локальное возгорание (возможно, из-за попадания медленно заполнявшей отсек воды с масляной пленкой на пластины регенерации в установке РДУ (аварийная установка регенерации воздуха) или во вскрытую банку с регенеративными пластинами (комплект В-64). Может, в момент возгорания несколько человек еще были живы и нашли силы перебраться в 8-й отсек, где их тела позже и нашли водолазы.
После того как уже 13 ноября силами АСС было произведено детальное обследование «Курска», а попытка посадки спасательного снаряда на кормовой люк не увенчалась успехом, спасательная операция была прекращена, вернее, превратилась в разведывательную.
До 19 августа подводными аппаратами АСС (совершали до 10 погружений в сутки), атомной глубоководной станцией «АС-33» Управления спецгидронавтики ГРУ (согласно опубликованным данным, Россия имеет несколько таких станций проекта 1910 («Кашалот») и водолазами-глубоководниками (про которых ради сохранения тайны нашим СМИ пришлось рассказывать, что они после 1991 г. вымерли, словно мамонты) велись работы по извлечению из разрушенных 1-го и 2-го отсеков «Курска» аппаратуры торпедного комплекса, приборов центрального поста и находившихся в последнем сейфов с секретными документами. Тогда же был поднят и вахтенный журнал, о котором сказали только сейчас и который ради сохранения легенды пришлось «найти» в 4-м отсеке. Одновременно нам всем вешали на уши лапшу о 60-градусном крене и подводных течениях, которые почему-то не давали работать нашим подводным аппаратам, но спустя несколько дней нисколько не помешали британским водолазам открыть люк 9-го отсека.
Но основные работы в это время велись на британской ПЛ, с которой также поднимались документы, аппаратура и сохранившиеся боеприпасы или их фрагменты, в том числе ядерные боевые части. Одновременно всеми способами оттягивалось прибытие в район гибели натовских «спасателей».
Только после того как обе погибшие лодки были «ободраны как липки», в район гибели были допущены англичане со своей «LR-5». Последняя произвела одно погружение на свою лодку. Убедившись, что на дне лежит груда металла, англичане временно покинули район. Правда, одновременно они помогли нам вскрыть кормовой люк «Курска» (его верхнюю крышку подрывали краном с судна «Seaway Eagle») и заодно выступили в роли свидетеля при факте признания гибели наших подводников.
Любопытно, что уже в первые дни после катастрофы в СМИ проникла информация о том, что первоначально рядом с «Курском» российскими спасателями был обнаружен некий «подводный объект», который затем якобы исчез (кстати, об этом, но весьма туманно, рассказывал и маршал Сергеев). На основании этого появилась версия о столкновении нашей лодки с иностранной, причем утверждалось, что сперва иностранная ПЛ также легла на грунт, но затем смогла исправить повреждения и уйти, причем незамеченной российскими кораблями.
После того как 18 августа в норвежскую военно-морскую базу Хаукосверн (район Бергена) прибыла американская АПЛ «Memphis», многие стали говорить, что именно она и таранила «Курск». Версия эта для неискушенного обывателя кажется вполне правдоподобной, однако при внимательном рассмотрении является явной дезинформацией.
Дело в том, что одним из основных отличий дизельной лодки от атомной заключается в том, что последняя никогда не ложится на грунт. Находясь в плавании, атомоход ежеминутно прокачивает через себя десятки тонн забортной воды (это необходимо для охлаждения энергетической установки). Если АПЛ по какой-то причине окажется на грунте, то все ее охлаждающие системы через считанные секунды будут забиты илом и грязью, что вызовет автоматическое срабатывание аварийной защиты паротурбинной, а затем и реакторной установок. Конечно, лодка после этого сможет всплыть на поверхность (после чего можно запустить аварийный дизель-генератор и часа через четыре вновь ввести в действие основную энергетику), но под водой она уже никуда не уйдет.
Что же касается «Мемphis», то эта лодка-разведчик (оборудованная шлюзовой камерой и дистанционно управляемыми подводными снарядами) действительно отслеживала учения Северного флота. Но действительной причиной захода «американки» в норвежский порт была необходимость пристыковать ей «на спину» привезенный из США по воздуху глубоководный аппарат DSRV «Avalone» (или «Mystic»). После этого «Memphis» вновь вышла в море и направилась к месту катастрофы, где продолжила заниматься подводной разведкой (пыталась приблизиться к «Курску» настолько, насколько позволяли это стоявшие в охранении российские корабли).
После ухода натовцев из района гибели лодок подводные работы практически не прекращались. По сообщению ряда норвежских источников, уже в начале сентября с «Курска» силами АСС был начат подъем тел погибших из ранее вскрытого 9-го отсека (возможно, именно это стало поводом к громогласным заявлениям военных и представителей правительства с обещаниями «поднять всех»). В первой половине октября на лодке работали глубоководные аппараты типа «Мир» и водолазы-глубоководники (в том числе с Черноморского флота), причем, по официальным сообщениям, в ходе работ было произведено вскрытие верхнего люка прочной рубки и осмотр последней. В это же время производились работы в 3-м отсеке «Курска», откуда извлекалась аппаратура связи, в том числе шифровальная аппаратура поста СПС (секретной правительственной связи) и ракетного комплекса, а также сейфы с документами из помещения секретной части. Часть громоздкого оборудования, которое было невозможно поднять на поверхность, была уничтожена подрывными зарядами (именно их взрывы фиксировали в свое время норвежские сейсмологи).
Теперь основной проблемой являлось захоронение реактора и оборудования 1-го контура британской АПЛ, поврежденного при катастрофе и, судя по ряду сообщений, «потекшего», а также подъем оставшихся и уцелевших при взрыве ядерных боеголовок. Кроме того, на международном уровне уже было решено факт столкновения и одновременной гибели российской и британской лодок скрыть, так что нужно было, образно говоря, «замести следы».
Эту работу и производило в октябре-ноябре судно-платформа «Regalia» (порт приписки — Нассау), принадлежащее американской фирме «Hallyburton Subsea» (штаб-квартира в Хьюстоне, Техас). Кроме «Регалии» фирма имеет еще 4 подобные платформы («Semi 1», «Semi 2», «Rockwater 1» и «Rockwater 2»). Примечательно, что из всех именно «Regalia» имеет самое мощное глубоководное грузоподъемное устройство (грузоподъемность до 450 тонн). Скорее всего оно было использовано для подъема и последующего захоронения на большой глубине реактора британской лодки. Попутно водолазами с «Регалии» был вскрыт и 8-й отсек «Курска» (после катастрофы в нем сохранялась воздушная подушка и проникнуть в него из 9-го отсека наши водолазы не могли).
Кстати, о работах на «Курске». Похоже, в сообщениях о водолазных работах в 8-м и 9-м отсеках нам что-то темнят. Переборочная дверь между этими отсеками открывается в сторону 8-го, поэтому явной дезинформацией является сообщение, что водолазы, находившиеся в 8-м отсеке, не могли открыть дверь в 9-й, так как там находилось какое-то «пружинящее препятствие».
Все должно было происходить наоборот — из 9-го отсека пытались проникнуть в 8-й. Да и вообще весь этот октябрьско-ноябрьский «подъем тел» «Регалией» — обычная деза (тела из 9-го отсека были подняты раньше), запущенная ради скрытия действительных причин работ этого «плавучего острова» на месте катастрофы. Во всяком случае, мы имеем лишь одно документальное подтверждение того, что в этот период вообще велись какие-либо работы на «Курске», — фотографию куска обшивки прочного корпуса на палубе «Регалии» (на этом куске хорошо видны внутренняя теплоизоляция, оклеенная тканью, технологическая горловина с крышкой, аварийный светильник и часть кабель-трассы). И потом, почему отказались от работ в 5-м и 5-м-бис отсеках? Тем более что в 5-м отсеке находится помещение пульта ГЭУ, где уж точно будет полно и «записей» и «журналов».
После завершения работ «Регалии» водолазами ВМФ России 15 ноября на дне Баренцева моря была произведена серия подводных взрывов (их опять зафиксировали норвежцы). Ими были окончательно уничтожены обломки британской лодки, а заодно и носовая оконечность «Курска». Материальных улик столкновения двух атомоходов больше не существует. Поэтому, даже если «Курск» и поднимут в следующем году, г-н Клебанов снова заявит, что «окончательную причину гибели лодки установить не удалось». Тем более высокопоставленные лица уже говорят о том, что подниматься будет только кормовая часть АПЛ с реакторным отсеком, а разрушенная носовая оконечность так и останется на дне Баренцева моря.
В настоящее время срок автономности британской АПЛ уже закончился, и, возможно, вскоре мы услышим сообщение о гибели одной из лодок Флота Ее Величества где-нибудь в Южной Атлантике или в Индийском океане. Быть может, ее уже «списали» без лишней шумихи. Тамошние СМИ не станут будоражить общественность — в Великобритании можно критиковать и охаивать многое, но не флот. Кроме того, британские премьер-министр, министр обороны и еще много всяких чинов вовсе не горят желанием отправиться в отставку.
Наши же руководители также вовсе не заинтересованы в опубликовании реальной причины гибели «Курска» — за ее сокрытие Россия получила от Запада большие деньги, реструктуризацию долгов, отказ США от реализации национальной программы ПРО, инвестиции и много чего еще (любителям анализа советую просмотреть политические новости последних месяцев, особенно касающиеся российско-британских отношений). Поэтому нас будут еще долго дурить сказками про «столкновение с неизвестным объектом», «подрыв на мине времен Второй мировой войны» или «нештатную ситуацию с «толстой торпедой».
Правды о гибели «Курска» нам уже не скажут. Однако ничто не может помешать нам самим найти ее.
Комментарии для элемента не найдены.
Источник: www.ng.ru
Катастрофа в бухте Чажма
10 августа 1985 года в бухте Чажма близ Владивостока и Находки произошла крупная радиационная авария. В ходе работ по перезагрузке активных зон реакторов советской подводной лодки К-431 началась неконтролируемая цепная ядерная реакция, приведшая к мощному взрыву и выбросу радиоактивных веществ в окружающую среду. Погибло десять человек, ещё сотни подверглись сильному облучению. Запустил цепь трагических событий катер, который промчался по бухте на слишком высокой скорости.
К-431
Закладка злополучной подлодки К-431 проекта 675 состоялась 11 января 1964 года на Судостроительном заводе имени Ленинского Комсомола в Комсомольске-на-Амуре. Уже через девять месяцев, 8 сентября, она была спущена на воду. Заводские испытания новой атомарины продолжались с декабря по май следующего года. В конце сентября 1965 года К-431 пополнила ряды Тихоокеанского флота.
Поскольку подводные лодки данного проекта планировалось использовать для противодействия отдельным кораблям и ударным группировкам противника, они оснащались восемью крылатыми противокорабельными ракетами П-6 с фугасной или ядерной боеголовкой, а также шестнадцатью торпедами калибра 533 мм и четырьмя торпедами калибра 406 мм. Не стала исключением и К-431.
В качестве основной силовой установки использовались два водо-водяных ядерных реактора на тепловых нейтронах ВМ-А с тепловой мощностью по 70 МВт каждый. Они работали на высокообогащённой 235-м изотопом двуокиси урана. Передача мощности реакторов на гребные винты осуществлялась с помощью двух паровых турбин и двух турбозубчатых агрегатов 60-Д1. Суммарная мощность ядерной энергоустановки на валах составляла 35 000 лошадиных сил, благодаря чему субмарина могла развивать скорость 29 узлов (53,7 км/ч) под водой.
За время службы с 1965 по 1984 год К-431 совершила семь автономных походов, пройдя 181 051 милю за 21 392 ходовых часа. Периодически субмарина проходила плановый ремонт и перезарядку активных зон реакторов. В апреле 1985 года, буквально за три месяца до трагедии, К-431 принял 298-й резервный экипаж дивизии подводных ракетоносцев Тихоокеанского флота под командованием капитана второго ранга Л.В. Федчика. Подводникам предстояло выполнить полный курс боевой подготовки, для чего требовалось заменить порядком «выгоревшее» ядерное топливо субмарины на подведомственном Судоремонтном заводе № 30.
Перезагрузка топлива ядерных реакторов
Судоремонтный завод № 30, который занимался перезагрузкой активных зон ядерных реакторов и ремонтом кораблей Тихоокеанского флота СССР, находится на берегу бухты Чажма в Японском море. В непосредственной близости от завода, немного южнее, расположен посёлок городского типа Дунай, где на тот момент проживало около 7000 человек — в основном это были работники завода и их семьи. Восточнее, в 44 км по прямой, расположена Находка. Северо-западнее, в 46 км — Владивосток.
Летом 1985 года для замены активных зон обоих реакторов в акваторию судоремонтного завода прибыла К-431. Её пришвартовали к заводскому пирсу № 4, где уже стояли ещё одна атомарина — К-42 «Ростовский комсомолец» — и плавучая контрольно-дозиметрическая станция.
Прибывшая подлодка, как и полагается, временно поступила под заводское командование в лице командира дивизиона находящихся в ремонте кораблей капитана первого ранга Лопатина. Для обеспечения процесса перезагрузки реакторов к К-431 подогнали плавучую техническую базу ПТБ-16 с открытым наименованием «Плавмастерская № 133» (ПМ-133), временно прибывшую на замену заводской ПМ-80, выведенной в ремонт. ПМ-133, являясь специализированным судном, имела все необходимые инструменты для перезагрузки активной зоны реакторов, а также отсеки для хранения отработанных и новых топливных сборок. Её специалисты в скором времени приступили к работам на К-431.
Перед проведением перезагрузки реакторов субмарина была полностью обследована на предмет готовности к этой операции. Чтобы исключить нештатные ситуации, реакторный отсек был загерметизирован, а переборочные двери, ведущие в смежные отсеки, опечатаны. С внешней стороны, над реакторами, срезали часть надстройки и частично сняли обшивку корпуса. Образовавшуюся брешь прикрыли алюминиевым домиком типа «Зима» для защиты от осадков, радиации и сохранения температурного режима в реакторном отсеке.
Перезагрузка активной зоны лодочного реактора — процесс довольно сложный, трудоёмкий и длительный. Для начала нужно снять реакторную крышку — металлический цилиндр диаметром 1,5 м и толщиной примерно столько же. Между крышкой и корпусом для обеспечения герметичности находится красномедная прокладка.
За длительное время эти части настолько прикипают друг к другу, что крышку приходится в буквальном смысле отрывать специальным устройством — гидроподрывателем. Перед этим специальными стопорами фиксируется компенсирующая решётка со стержнями, которые регулируют мощность реактора и обеспечивают аварийную защиту.
Далее крышку поднимают крестообразной траверсой с помощью подъёмного крана, исключая всякий перекос. После снятия крышки из активной зоны реактора демонтируют все отработанные урановые тепловыделяющие сборки и стержни компенсирующей решётки, калибруют место посадки в реакторе и промывают его. Далее загружают новые тепловыделяющие сборки, приваривая их аргоновой сваркой, ставят компенсирующие стержни обратно, устанавливают новую красномедную прокладку и закрывают всё это ранее вынутой реакторной крышкой. Герметичность стыковки крышки с корпусом проверяют гидравлическим способом под давлением 250 атмосфер и делают выдержку на утечку в течение суток.
Первый реактор К-431 был перезагружен и закрыт крышкой без происшествий, а вот со вторым возникли проблемы. После завершения всех операций по установке тепловыделяющих сборок и красномедной прокладки была установлена реакторная крышка и начались испытания герметичности её посадки. В ночь на 10 августа обнаружилась протечка. Как оказалось, между прокладкой и реакторной крышкой попал огарок сварочного электрода, о чём и было доложено начальству.
Катастрофа
В субботу утром собралась комиссия в составе руководителя перегрузки ядерного топлива на К-431 капитана третьего ранга Ткаченко, командира береговой технической базы капитана третьего ранга Комарова, представителей дивизии подводных лодок капитана второго ранга Целуйко и капитана третьего ранга Дедушкина, начальника физических измерений капитана третьего ранга Лазарева и его подчинённого — лейтенанта Винника. В нарушение всех инструкций эта комиссия, в таком составе вообще не имевшая права принимать подобные решения, без составления каких-либо актов о нештатной ситуации постановила поднять реакторную крышку К-431 и убрать мешавший герметичности объект с поверхности прилегания крышки. При этом, чтобы не терять лишнего времени, закреплять стопорами компенсирующую решётку не стали, поскольку для этого нужно было срезать газовым резаком мешавшую кницу в реакторном отсеке. Принимая во внимание тот факт, что при подъёме крышки будет подниматься компенсирующая решётка и, как следствие, может начаться неконтролируемая цепная реакция в ядерном топливе, офицеры рассчитали примерную высоту, на которую можно безопасно поднять крышку.
Перед подъёмом крышки члены комиссии — за исключением Ткаченко, который остался на посту управления перегрузкой на плавмастерской — вместе с двумя матросами Хохлюком и Прохоровым и опоздавшим на смену дежурным по радиационной безопасности капитан-лейтенантом Каргиным спустились в реакторный отсек. С надстройки процессом руководил капитан-лейтенант Филиппов.
Ближе к обеду начался подъём реакторной крышки носовым краном плавмастерской. Поскольку ПМ-133 не была оборудована никакими стабилизирующими устройствами, её корпус, как и любой другой предмет, находящийся на водной поверхности, был подвержен качке.
При соблюдении всех условий качка никак не может негативно повлиять на процесс, но в данном случае именно она и явилась прямой причиной катастрофы. В момент подъёма, несмотря на знак ограничения на брандвахте на входе в бухту, по ней на 12 узлах промчался катер-торпедолов. Поднятая им волна быстро дошла до берега и качнула плавматерскую. В результате крена ПМ-133 реакторная крышка вместе с компенсирующей решёткой и стержнями управления и аварийной защиты на некоторое время поднялась выше, чем это было предусмотрено расчётами. Последовала неконтролируемая цепная реакция, а в 12:05 по местному времени произошёл взрыв.
Взрыв оказался такой силы, что многотонная реакторная крышка взлетела вверх, как пробка от шампанского, и грохнулась ребром неподалёку у берега. Активная зона реактора — ядерное топливо — была частично выброшена в окружающую среду в виде крупных обломков и аэрозоля. В реакторном отсеке начался сильный пожар, повалил чёрный дым. По правому борту субмарины образовалась полутораметровая трещина шириной в несколько сантиметров. Пострадала и ПМ-133: силой взрыва оторвало и выбросило в бухту носовой подъёмный кран, саму ПМ-133 чуть не перевернуло, а кусок обшивки подлодки пробил ей борт выше ватерлинии.
В момент взрыва практически мгновенно погибли все, кто находился в реакторном отсеке: офицеры Комаров, Целуйко, Дедушкин, Лазарев, Винник и Каргин, а также матросы Хохлюк и Прохоров. Снаружи тоже были жертвы: погибли капитан-лейтенант Филиппов и руководитель смены береговой техбазы старший лейтенант Ганжа. Позднее, когда останки погибших были обнаружены, их из-за повышенного радиационного фона кремировали прямо на территории завода, рассыпали прах в десять контейнеров и захоронили в земле.
Борьба за живучесть
В развороченном жерле реакторного отсека К-431 бушевал пожар, своим дымом вынося в окружающую среду множество радиоактивных элементов. Первыми бросились тушить пожар моряки из экипажа ПМ-133. Их командир, капитан третьего ранга Сторчак, распорядился отправить на берег наиболее молодых и неопытных матросов, а остальных поделил на группы и приказал выдать им средства тушения и химзащиту. По очереди подбегая к реактору на несколько минут, эти пожарные команды поливали пламя пеной из ранцевых огнетушителей, после чего уходили обратно на ПМ-133 и переодевались в чистую одежду. В тушении также участвовала команда дежурного пожарного катера ПЖК-50.
Тем временем К-431 постепенно начала тонуть. Попадая внутрь реакторного отделения через трещину в обшивке, вода сквозь выгоревшие уплотнители стала проникать в другие отсеки. Глубина у пирса составляла 15 м, поэтому субмарина с лёгкостью могла частично или полностью погрузиться под воду. Несложно представить, какому радиационному заражению могли подвергнуться бухта и прибрежная зона, если бы разрушенный реактор оказался на глубине.
Перед началом перезагрузки реакторов субмарина была подключена к береговому электропитанию. В момент взрыва все кабели, передающие электроэнергию на борт, были оборваны. К-431 оказалась полностью обесточенной, поэтому её штатными средствами осушения воспользоваться не удалось, хотя они, скорее всего, никак и не смогли бы помочь — попросту не хватило бы производительности насосов.
Единственным верным решением в сложившейся ситуации было попытаться вытолкать аварийную подлодку на мель. Для этого К-431 освободили от всего, что связывало её с берегом: от швартовых канатов, остатков кабелей, вентиляционных систем, мостиков и прочего.
Через полтора часа после взрыва к месту трагедии подошёл спасательный буксир «Машук», который отогнал мешавшую спасательной операции ПМ-133 к находившемуся недалеко острову Путятин. К слову, команда плавмастерской ещё около двух суток после взрыва отмывала своё судно от радиоактивной грязи. Вернувшись, «Машук» вытолкал К-431 на мель ближе к берегу. Угроза затопления миновала. Позднее, чтобы выкачать всю оставшуюся воду, к субмарине подогнали два плавучих крана грузоподъёмностью 500 т и 2000 т, которые приподняли её корму над водой.
Радиоактивное заражение
По своему характеру взрыв на К-431 был похож на произошедшую спустя девять месяцев аварию на Чернобыльской АЭС: и в том, и в другом случае произошёл выброс активной зоны реактора в окружающую среду. Но в Чажме ситуация всё же была намного легче. Реактор подлодки был относительно маломощным, а топливо — свежим. Благодаря тому, что тепловыделяющие урановые сборки ещё не были в работе, в них не накопились в большом количестве продукты распада урана, которые могли бы осложнить и без того непростую ситуацию.
Тем не менее радиоактивное заражение оказалось значительным. В непосредственной близости от взорвавшейся К-431, по свидетельствам тех, кто участвовал в ликвидации последствий, штатные дозиметры с небольшим диапазоном измерений «зашкаливали». Через семь с половиной часов фон в районе аварии находился на уровне 250–500 мР/ч. Примечателен и тот факт, что недалеко от места взрыва было найдено обручальное золотое кольцо, принадлежавшее, по всей видимости, одному из погибших офицеров. Анализ показал, что его владелец в момент гибели находился в зоне с излучением около 90 000 Р/ч, то есть, похоже, в эпицентре.
Крупные обломки топлива и мелкие «горячие частицы» разлетелись по заводской территории и прибрежной части бухты. К дезактивации заводской территории, как наиболее заражённой, под руководством командующего Тихоокеанским флотом адмирала Сидорова приступили военные моряки, служащие строительных отрядов и силы гражданской обороны. Для подсчёта дозовой нагрузки ликвидаторов территория была поделена на две зоны: самую опасную в радиусе 100 м от аварийной подлодки и вторичную, в которую вошла остальная территория завода и прилегавшая к нему местность. По официальным данным, работники завода, за исключением некоторых категорий, к работам по дезактивации не привлекались.
Гораздо сложнее дела обстояли с радиоактивными аэрозолями, образовавшимися в момент взрыва и при начавшемся пожаре. Основная ось радиоактивных осадков, сформировавшаяся под действием ветров, частично зацепила посёлок Дунай и ушла на северо-запад в бухту на 30 км, заразив берег и акваторию. В начале 1990-х годов были проведены анализы донных отложений в бухте Чажма, которые показали, что рядом с эпицентром взрыва радиационный фон превышал 240 мР/ч, а на удалении от эпицентра достигал 117 мР/ч. Радиоактивное загрязнение имело тенденцию к выходу из бухты под действием течений и ветров. В целом же по результатам исследований заражение радионуклидами оценивалось как не представляющее значительную угрозу экологии.
В лучших традициях жанра в Дунае была полностью отключена телефонная связь. На подъезде к заводу усилили пропускной режим. Местное население находилось в полном неведении, никаких пояснений и рекомендаций администрация и военные не давали.
Не имея информации о мерах предосторожности, жители подвергали себя опасности: радиоактивная пыль оседала на продуктах питания, проникала в жилища через открытые окна и на одежде и обуви. Даже по прошествии 35 лет после катастрофы трудно сказать, сколько же гражданских подверглось облучению и как это сказалось на их здоровье. По некоторым сообщениям в СМИ, среди местных жителей возросло количество онкологических и других заболеваний, вызванных, возможно, повышенным радиационным фоном и внутренним облучением при попадании радиоактивных частиц внутрь организма.
В конечном счёте ликвидаторам всё же удалось вычистить практически все наиболее заражённые радиоактивной пылью и обломками участки завода и близлежащей территории. С чем не удавалось справиться вручную, очищали механически: бульдозерами срезали грунт и отвозили его в могильник. Всего в ликвидации аварии участвовали около 2000 человек. Первоначально пострадавшими, у которых развились признаки лучевой болезни, были признаны 290 человек, однако уже в начале 1990-х годов список достиг едва ли не тысячи человек.
Дальнейшая судьба
Практически сразу стало понятно, что ни о каком восстановлении К-431 до рабочего состояния не могло быть и речи — её корпус получил значительные повреждения, а радиоактивное загрязнение оказалось настолько сильным, что «отмыть» его не представлялось возможным. К слову, не смогли «отмыть» и стоявшую рядом К-42 «Ростовский комсомолец». В 1988 году она была признана подлежащей к утилизации.
До 23 августа на стоявшей на мели подлодке продолжались работы по дезактивации и приведении её в транспортабельное состояние. Была заварена огромная трещина в корпусе, ставшая причиной затопления реакторного отсека. Из-за мощного излучения реакторный отсек не стали закрывать сверху и вместо этого залили его бетоном. Для обеспечения плавучести корпус К-431 подкрепили понтонами.
После проведённых мероприятий аварийную подлодку отбуксировали на долговременное хранение в бухту Павловского. В 2010 году завод «Звезда» подписал контракт на утилизацию К-431. Из субмарины вырезали реакторное отделение с двумя соседними отсеками, а остальную часть отправили на переплавку. В дальнейшем соседние с реактором отсеки были отделены, а полностью герметичное реакторное отделение передано на 70-летнюю выдержку в пункт хранения ядерных отходов.
Что же касается виновников трагедии, то реальных сроков никто не получил — почти все они погибли. Оставшемуся в живых руководителю перегрузки ядерного топлива Ткаченко присудили три года условно с испытательным сроком в один год. Столь мягкое наказание объяснялось тем, что Ткаченко получил большую дозу облучения и стал практически инвалидом. Служебное взыскание получил командующий 4-й тихоокеанской флотилии контр-адмирал Храмцов, в чьей юрисдикции находилась К-431.
Чажминская авария долгое время находилась под грифом «Секретно», и кроме непосредственных участников ликвидации, высших военных чинов, работников завода и местного населения о ней не знал практически никто. Первые упоминания о катастрофе появились в прессе только в 1990-х годах, но даже спустя 30 лет многое в этом инциденте покрыто тайной.
Источник: warspot.ru