— Я родился в Ленинграде, пережил здесь всю блокаду. Впервые интерес к подводным лодкам зародился у меня в 1943 году, когда брат пригласил меня к Литейному мосту и там я увидел, как подводная лодка погружается, всплывает, кто-то выходит на мостик, потом перекур, разговор, потом снова погружается… Между Литейным и Охтинским мостом, где наибольшая глубина, подводники тренировались, чтобы летом выходить в Финский залив и Балтийское море для выполнения своих обязанностей — топить немецкие корабли.
В 1945 году я пошёл в Нахимовское училище, где проучился восемь лет. Из Нахимовского абсолютно все шли в Училище подводного плавания. В то время в Советском Союзе настолько мощно строился подводный флот, что офицеров просто не хватало. Приходили с надводных кораблей — все, кто по здоровью подходил, шли в подводники.
После окончания Первого балтийского училища в Ленинграде, около Балтийского вокзала (которое сейчас входит в корпус Петра Великого), я пошёл служить на Северный флот. И 20 лет прослужил на подводных лодках. Начал с командира рулевой группы средней подводной лодки, а вторые 10 лет — командиром подводных лодок разных проектов.
Как живут на подводной лодке
— Вы участник Карибского кризиса?
— Да. Служба складывалась так, что в то время мы действительно пахали. Нашу эскадру называли «чёрной», потому что освоение новой техники, новых подводных лодок, вся «чёрная» работа легла на нас.
Весной 1962 года нас начали готовить к какому-то походу, свели в отдельную 69-ю бригаду… Куда, зачем, мы не знали. В ночь на 1 октября мы впервые в истории подводного флота загрузили кроме обычного оружия ядерную торпеду и вышли в море, не зная куда идем. Впервые мы узнали куда идем, когда проходили Англию. Это была настолько секретная операция, что даже на подводных лодках, с которых ни сбежать невозможно, ни какую-то передачу сделать, только в районе Англии мы узнали, что мы идем базироваться в порт Мариэль республики Куба.
Не хватало ни воздуха, ни воды… Стакан воды на сутки при температуре в отсеках 40-50 градусов, при влажности 100 %, когда мы, как в парилке, все были в струпьях, зелёнкой измазанные ходили… В таких условиях вот эти мальчишки, матросы иногда теряли сознание на боевых постах, тогда их заменяли друзья. И спали, и ели там же, никто переходить из отсека в отсек практически не мог, глоток свежего воздуха очень редко когда могли получить. Вот так они выполняли свой долг.
В этом году отмечается 50-летие Карибского кризиса, мы к нему готовимся, написали с офицерами книгу воспоминаний. Сейчас она в издательстве готовится к печати.
Конечно, для нашего поколения это было очень жестокое испытание. Впервые ядерная война зависела не от Генерального штаба, не от правительства, а от командира подводной лодки.
— Скажите, пожалуйста, действительно ли верен тот факт, что уже был отдан приказ на пуск и только из-за того, что матрос где-то застрял, выстрела ядерной торпеды не было?
— На каждую нашу лодку приходилось около 50 американских надводных кораблей, которые нас искали. Был поднят весь флот Восточного побережья и порядка 30-35 самолетов с Гуантанамо. А мы должны были всплывать, чтобы делать зарядку — мы дизельные были… Хочешь — не хочешь, но хотя бы раз в двое-трое суток мы должны были подзарядиться. Разряжаться полностью мы не могли, чтобы уклоняться и всё время находиться в боевой готовности.
Жизнь под водой
Обстановки мы не знали — под водой сидишь, информации нет, не понимаешь: война — не война. Москва нам не давала никаких данных. Когда мы всплывали на сеанс связи, то только по «Голосу Америки» удавалось получить новости: «Микоян приехал, какие-то переговоры ведутся»… Как Вы знаете, «Голос Америки» не поощрялся, поэтому замполит приходил в кают-компанию и говорил: «Из некоторых источников стало известно…»
Однажды у лодки 59 не осталось электроэнергии, дышать было практически нечем, и они всплыли. Командир лодки капитан II ранга Савицкий и начальник штаба Василий Александрович Архипов вышли на мостик. Темнота, прожекторы авианосцев, эсминцев — все нацелены на подводную лодку, с кормы, с боку заходят самолёты, прошивают крупнокалиберным пулеметом вдоль борта, перед носом… В этот момент Савицкий сказал: «Я им сейчас покажу «кузькину мать»! Они запомнят меня на всю жизнь!» И вниз.
Дело в том, что связь с мостиком была нарушена из-за большой влажности и долгого нахождения на глубине. Когда они поднимались, то дали команду приготовить торпедные аппараты. Но для того, чтобы объявить команду: «Пли», надо ещё дать воздух в торпедные аппараты. И вот он за этой последней командой стал спускаться. А снизу стал подниматься сигнальщик.
По организации службы положено, что когда на мостик выходят вахтенный офицер, командир, то сигнальщик с прожектором должен тоже идти на мостик без дополнительных команд. И командир сходу сел на сигнальщика, который поднимался в люке. Сигнальщик одет, с ним прожектор, ему не развернуться, люк-то маленький!
В это время начальник штаба Архипов стал читать семафор, который начали передавать с одного эсминца. Там пишут: «Командиру!» — и он сразу вниз. «Командир, задержись! Всё-таки, наверное, не война, раз нас так вызывают!» Так бы просто уничтожили и всё. Сообразил Архипов в момент. Опытный был моряк, побывал на атомных лодках.
Командир поднялся обратно, а с американского эсминца издевательски передают: «Нуждаетесь ли в помощи?» Наши ответили: «Просим прекратить провокации, не мешать движению». И вот это спасло от ядерной войны в полном смысле слова.
Любой из командиров подводной лодки мог вполне обоснованно — и для себя, и для государства — развязывать ядерную войну. Потому что нас бомбили, на нас эсминцы шли на таран, мы от них уклонялись. В таких ситуациях, не зная общей обстановки, любой из них мог использовать ядерное оружие. Им давалось такое право, им сказали: «Если вас будут атаковать, если сделают дырку в вашем корпусе, можете использовать ядерное оружие!»
— Когда случилась трагедия с лодкой «Комсомолец», Вы ещё служили?
— Как Вам это сообщалось, и в чём там была причина?
— «Комсомолец» — одна из самых уникальных подводных лодок. Она сделана из титанового корпуса, и она погрузилась на 1020 метров. Это больше километра. Ни одна из подводных лодок в мире больше чем на 400 метров не погружалась. Это не круглый батискаф, а громадная подводная лодка!
Пробыли там положенные 30 минут, после этого начали всплытие.
Никто близко не подходил к таким глубинам! Это лодка-рекордсмен. И она, в принципе, считалась непотопляемой. Какой противник её достанет на глубине 1000 метров? Ни одна глубинная бомба не уйдет туда, ни одна торпеда — всё разорвется!
Но случилось несчастье. Первый экипаж, который погружался, поехал отдыхать после походов, и заступил второй экипаж (у таких подводных лодок было по два экипажа). Но второй экипаж был подготовлен, может быть, несколько хуже. Хотя там были опытные офицеры, опытные подводники, но что-то где-то недоработали. В результате возник пожар в седьмом отсеке.
Они нарушили заповедь подводника: если где-то пожар, то по аварийной тревоге никто не имеет право перемещаться. В каком отсеке тебя застал пожар, там ты и находишься. Перейти в соседний отсек, хотя твой пост может быть и в другом месте, ты не имеешь права, потому что разгерметизация приводит к гибели.
Они всё-таки решили перетащить к себе мичмана, который был в десятом отсеке. В результате — загазованность, пожар в ещё одном отсеке, и корма полностью горит. В горящих отсеках установилась температура 800 градусов, а за бортом была холодная вода. Из-за резкой разницы в температурах титан начал трескаться, чего никто не ожидал. На глубине 1020 метров он не трескался, а тут начал!
Люди выбрались на спасательные плоты, но поместились на них не все. Часть команды оставалась в воде и держалась за леера. Один мичман сидел на плоту, а замполит «Комсомольца» держался за леер. Мичман видит, что замполит выбивается из сил, и говорит: «Идите сюда, давайте поменяемся!» Замполита вытащили, мичман перешёл на его место.
К сожалению, замполит и ещё несколько человек потом умерли от переохлаждения. Ветер северный, сквозной, штормовая погода. Переодеться не во что, вся одежда мокрая и холодная. А мичман выжил, потому что был в воде. Тут не угадаешь, кому что написано…
Повторю, что это была уникальная лодка, лаборатория для испытания всего, что только можно придумать. С тех пор 7 апреля стал Днём памяти подводников. Если в этот день прийти к Никольскому морскому собору на Крюковом канале, можно увидеть там сотни людей, адмиралы целуются с мичманами.
Когда лодка пошла ко дну, командир, старпом и два мичмана сели во всплывающую камеру. Лодка стала погружаться — камеру никак не отдать. Возможно, закисли болты. Примерно на глубине 1000 метров камера оторвалась и пошла наверх. Когда они всплыли, один из мичманов услышал это и начал изнутри открывать люк. Люк вырвало, и мичман буквально улетел из камеры, получил много травм.
Командир и старпом «Комсомольца» начали помогать другому мичману, который остался внутри, пытались его вытащить. Пока они что-то делали, камера заполнилась водой, и все трое ушли на дно. Так они погибли. Правда, похоронены на Серафимовском кладбище, есть могила… Но это решение церкви… Когда глубоководный аппарат обследовал подводную лодку, оттуда взяли немного морской воды, и эту капсулу с водой захоронили.
Легендарный подводник, герой Советского Союза Магомет Гаджиев говорил, что на лодке все равны. Или все погибают, или все становятся героями — иначе никак. С самолёта можно выпрыгнуть, как-то спастись — у нас спасения нет.
Об этой трагедии я рассказал мальчикам, с которыми ездил на экскурсию в начале апреля. И показал им книгу, которая называется «Мы помним». Её издали жёны подводников. В книге перечислены все погибшие на российском подводном флоте с 1906 по 2010 год. Где родился, где призывался, сколько лет — любой в России может найти своего родственника, если он служил на подводной лодке.
Нам пишут правнуки подводников: «Я знал, что он у нас на лодке служил, а больше ничего не знал…» — всё же секретилось, никому ничего не сообщалось! Сейчас мы эти архивы подняли, а жёны написали книгу памяти. Не каждый вид Вооруженных Сил может похвастаться тем, что они каждого человека помнят и где-то увековечили.
— Скажите, пожалуйста, как прошли ваши поездки, как отреагировали на рассказ подростки Малой Охты?
— Поездки прошли неплохо. Андрей Олегович Степанов попросил меня провести их снова по аналогии с прошлогодними.
Седьмого апреля, в День памяти подводников, мы приехали в Никольский собор за час до богослужения, прошли вдоль мемориальных досок со списками погибших экипажей. Я рассказал школьникам о службе на подводных лодках, о жизни в замкнутом пространстве, о дружбе, которая сохраняется на долгие годы, потому что все зависят друг от друга. И показал это на примерах.
Для примера я привёл такие истории, в которых и офицеры, и матросы проявляли героизм. Кроме того, подчёркивал, что лодки были прекрасные, строились отлично. В диких условиях приходилось плавать — они выдерживали. Подводники сами удивлялись, как такое возможно: не летят механизмы, дизели… Всё выдерживало, оборудование было надёжное.
Итак, безопасность лодки зависит от каждого, от любого матроса. Вот пример подводной лодки С-80, которая погибла в 1961 году. Как раз на нашей лодке приходилось её искать — у нас тогда поставили новую акустику. Лодку подняли через 8 лет — случайно рыбак зацепил сетью. Оказалось, что лодка погибла из-за единственного матроса, который не выполнил команду как положено.
Но его нельзя считать стопроцентно виноватым, потому что пришёл с другой лодки. Бывает такое — кто-то в отпуске, кто-то заболел, и на место недостающего члена экипажа присылается замена.
У них очень хитро закрывалась захлопка подачи воздуха к дизелям. Вся лодка под водой, и только шахта торчит, работает. Во время срочного погружения, когда всё делается на автомате, этот матрос не закрыл, а открыл захлопку. Вода поступила в дизельный отсек, а он там большой.
В надводном положении два отсека могут быть затоплены, а в подводном — одного отсека достаточно, чтобы лодка утонула. Лодка была и так очень неустойчивая. Когда её подняли, то увидели, что все члены экипажа были на своих боевых постах… И сразу была ясна причина гибели лодки.
Это замечательный пример зависимости любого подводника от других. Я рассказывал школьникам: вот так бывает, когда человек не выполняет положенное.
На знаменитой лодке К-19, про которую американцы сняли фильм, четыре подводника (старший лейтенант Корчилов, два мичмана и матрос) пошли опускать решётки реактора. Они знали, что погибнут. Даже сомнения не было ни у кого, но они пошли и эти решётки опустили. Все погибли, но подводную лодку спасли от ядерного взрыва. Тем более были у берегов Америки…
— Было бы уместно спросить и о фильме с Харрисоном Фордом. Насколько достоверно там показана авария?
— За основу была взята реальная история, просто в сценарии американцы совместили несколько аварий. Консультантом на съёмках фильма оказался один из наших писателей, который многое подправил. Всё-таки это художественный фильм. Уж если наши не выпускают фильмов, то пусть это сделают американцы.
Я говорил матросам: помните, когда на 200 метров погружались, какой скрип корпуса шел? Когда корпус обжимается весь, когда все переборки… Все переборки на лодках делаются деревянными, потому что металлические разрушатся, а эти только выгибаются.
Когда мы посмотрели этот фильм с моей женой, она, зная нашу службу, потом плакала.
Есть и второй пример. В 1986 году на лодке К-219 старший матрос Сергей Преминин вместе с офицером вручную закрывал решётки реактора. Когда они закрыли три решётки из четырёх, офицер от высокой температуры потерял сознание. Премитин этого офицера подтащил к люку и передал в другой отсек. Ему предложили смениться, потому что работать у реактора можно было не больше пяти минут.
Он ответил: «Нет, не надо, это моё заведывание, никто не знает толком, как это сделать. Я пойду, там осталось немного».
Он снова пошел в отсек, закончил работу с решёткой, а поскольку там был пожар, давление повышалось, получилось так, что переборку открыть не могли. Я разговаривал с механиком, который с ним был на связи (сейчас капитан первого ранга Мещеров). Механик рассказывал, что Премитин плакал и говорил: «Вы маме только скажите, что я хороший был! Передайте это маме, пожалуйста!»
И офицеры, и матросы понимали, на что шли и шли, когда надо. Весь смысл нашей экскурсии был не в том, чтобы показать, сколько погибает наших подводников, а в том, что при надёжной технике, но неправильном её обслуживании ты не знаешь, что может случиться. Но, любя Родину, ты можешь её спасти.
Источник: vesnin.org
13 фото из жизни моряков на подводных лодках
Современные атомные подводные лодки — настоящие боевые машины, но моряки, служащие на них — простые люди, которым тоже хочется отдыхать и веселиться. И на борту субмарин все предусмотрено для этого: от вкусных столовых до спортзалов и «пикников» над водой.
Кажется, что на подлодках тесновато, но на самом деле они довольно большие, чтобы вмещать самые разные помещения
Под водой субмарины могут находиться ни один месяц
Причем, окон там нет — глазами и ушами экипажа являются сонарные устройства
Разве что есть небольшие заслонки-«форточки»
Внутри — спортзалы с почти бесшумными тренажерами
Снаружи — можно пошуметь и покупаться во время редких подъемов наверх
И устроить пикник — в теплых водах, конечно же
Потому что иногда подлодкам буквально приходится пробиваться сквозь лед
И встречаться с дикими животными
А потом снимать стресс в комнатах отдыха)
Узнаете знакомый интерьер? Да, это на российской К-442 «Челябинск». Там даже есть парилка
А после нее — только в открытое море!
Источник: do-slez.com
Еще одна история из жизни на подводной лодке (читать много, но стоит. )
Если вы никогда не спали на подводной лодке, то считайте, что вы нормально не спали никогда вообще потому, что спится на подводной лодке так же сладко, как в маминой утробе. Представьте: полнейшая темнота, шелест вентиляции, приятное гудение электрического тока в проводах и мерный гул механизмов. Вот прямо сейчас пишу, и глаза сами закрываются. А ещё на подводной лодке ты, почти всё время, уставший в усмерть.
И вот, вы сладко спите после полутора суток вынужденного бодрствования, а вас начинает кто-то грубо хватать руками, трясти и орать:
— Эдииик. Эдиииик бляааа, вставай! Бляааа, Эдик, просыпайся.
Ага, началось, думаю я себе спросонья. Механизмы гудят, вентиляция шелестит, значит на лодке всё в порядке. Вот она, значит, как подкралась-то, Третья Мировая. Это Игорь, так вероломно трясёт меня за плечи — наш турбинист, а, впоследствии комдив-три.
— Да, встал, Игорь, встал! Хватит меня уже так беспардонно трясти! Что случилось-то?
Но Игорь выскочил из каюты и орёт уже в соседней:
— Борисыыыч! Борисыыыч , вставай! Бляаааа, Борисыч,просыпайся.
Вот уж интриган. Через минуту стоим в проходе между каютами: Игорь в РБ и подпрыгивает, мы с Борисычем в трусах и озабоченных лицах.
-, мужики, мне таракан в ухо заполз! Что делать-то!- Игорь, конечно, в панике. Мы с Борисычем, как знатные тараканологи, сохраняем внешнее спокойствие.
— А точно? — уточняет Борисыч, принюхиваясь.
— Сочно! Он лапами в ухе там шевелит! Я это чувствую!
— Надо что-то делать, — говорю.
— Да неужели! — орёт Игорь, — да вы гении, так быстро соображаете!
— Надо его убить, для начала, — рассуждает Борисыч, — чтоб он дальше в мозг к тебе не полез.
— В мозг!? Как. — Игорь взрослый, спокойный и очень умный мужчина, но сейчас, как малое дите, честное слово.
— Как-как. Через Евстахиеву трубу, конечно же, — блистаю я анатомической эрудицией.
— Давайте убивайте его уже быстрей!
— У тебя ж пистолет, может, застрелим его? — предлагает Борисыч.
— Нет не вариант, мозг-то у пациента мы не заденем, наверняка, но вот патрон я потом не, спишу.
— Бляаааа. —. — причитает Игорь.
-О! — догадывается Борисыч, — надо его утопить. А может он испугается и обратно вылезет от этого.
Ну, всё. Решение принято. Игорь убегает в душ, топить или пугать таракана, мы с Борисычем одеваемся, хохоча, и бежим следом. Заглядываем в душ, — Игорь льёт воду в ухо максимальным напором.
— Ну что там? — искренне волнуясь, спрашиваем мы.
— Да, вроде, перестал шевелиться.
— Ну и все, ещё пару вёдер влей, на всякий случай.
Влил. Сидим в центральном.
— Ну, что — шевелится?
— Да нет, вроде, вода только булькает.
— Надо его достать теперь. как-то.
Ну, нашли шурупчик потоньше, с мыслью им тараканий труп проткнуть, навернуть и вытащить. Инженеры же (один ядерщик, другой электромеханик и третий в панике) и всё такое. Борисыч, высунув язык от напряжения, начинает засовывать шурупчик Игорю в ухо.
— Ой! — вскрикивает Игорь, — зашевелился опять!
— Не прокатило, — вздыхает Борисыч, — пошли-ка покурим-ка.
Поднимаемся на мостик. Зябко. Четыре часа утра, темно, холодно, сыро и неуютно. Закуриваем.
— А может его это, — дымом травануть? Эдик, дунь-ка мне в ухо дымом, да побольше.
Ну что не сделаешь, ради друга? Набираю дыма побольше и начинаю задувать его Игорю в ухо. И тут. На мостик заходят удивлённые глаза командира (он дежурным по дивизии стоял).
— Что это, тут происходит на моей подводной лодке?!
— Игорю Юрьевичу таракан в ухо заполз, товарищ командир, — докладывает Борисыч потому, что у меня-то рот занят, — пытаемся его оттуда вытравить.
— Да ладно? — улыбается командир такому, неожиданно интересному, событию в серых буднях береговой жизни, — а чо он туда заполз-то? Этот одесский еврей там сосиски от друзей прячет, небось?
— Товарищ капитан первого ранга! — негодует Игорь, — я попросил бы!
— А ты таракана попроси, может, вылезет. С сосиской. Ладно, не ссы, — русские на войне своих не бросают! Хотя ты ж хохол, тебя, вроде как, и можно. Что делали-то, докладывайте.
— Ну, вы совсем, что ли? — удивляется командир, — тараканы же назад не ходят, как бы он сам вылез-то, пугатели?
— Значит так. Сейчас пошлю машину дежурную за доктором нашим. Надеюсь, что за это время он до мозга не доберётся. Хотя, тараканы же кости не грызут, вроде бы.
— Товарищ командир! — требует уважительного к себе отношения Игорь.
— А будешь пи. — не пошлю. Пошли пока, чаю попьём.
Сидим в центральном, пьём чай. Командир, Борисыч и я, пьём, а Игорь носится кругами вокруг командирского стола.
— Игорь, не мельтеши! — не выдерживает командир, — Что ты, как профурсетка, на первом свидании, — линолеум мне весь до дыр сотрёшь!
— Да он шевелиться там, — как не мельтешить-то?
— А вот не будешь больше сосиски от друзей в ушах прятать. Я вот не прячу, ко мне тараканы в ухо и не залезают!
— Товарищ командир!
— Не ной! Будь мужиком!
— Легко вам говорить!
— Конечно, легко. Я сосисками с друзьями делюсь же!
Привозят злого и невыспавшегося доктора Андрюху.
— Что тут у вас опять, аппендицит? — подозрительно косится на меня Андрей.
— Гораздо хуже, товарищ военврач! — торжественно докладывает ему командир, — к Игорю Юрьевичу в ухо заполз таракан и теперь тщетно пытается найти там его мозг!
— Что? Таракан? А как он туда заполз-то?
— И я о том же, — радостно поддерживает его командир, — предлагаю назначить служебное расследование и, до его окончания, никаких действий с тараканом не производить, для сохранения в целостности оперативной обстановки! Да ладно шучу, не пучь глаза, а то лопнут сейчас — давай Андрюха, доставай.
— Да я вам ветеринар, что ли? Меня в академии медицинской этому как-то забыли научить. Пошли в амбулаторию, будем что-то думать.
Всей делегацией двинулись в амбулаторию. Там Андрюха перебирает какие-то пузырьки и думает, а мы просто сидим и делаем вид, что тоже думаем. Игорь продолжает бегает из угла в угол.
— А! Во! Придумал! — показывает нам Андрюха какой-то пузырёк, — ложись, Игорь, на кушетку!
— А что там, в пузырьке этом? — опасливо коситься на пузырёк Игорь.
Андрей, молча, смотрит на него минуту, другую, третью.
— ЭПОКСИТНАЯ СМОЛА ТАМ! Залью её тебе в ухо, а потом сделаю трепанацию черепа и добуду себе брелок с тараканом! Вот я тебя спрашиваю, что ты там, в испарители свои сыпешь, чтоб пресная вода была? Нет? И ты мне мозг не выноси!
Ложись, я сказал, пока я добрый!
Ну, кто в здравом уме, пусть даже и с тараканом в ухе, будет спорить с военным врачом? Правильно — никто. Доктор закапал Игорю в ухо какую-то маслянистую жидкость, обождал минут пять и каким-то хитрым пинцетом аккуратно вытащил таракана на белый свет.
— Ты там это, поглубже загляни, — нет ли сосиски? — продолжает капитан.
— Нет, видимо, таракан всю съел, видите, какой жирный? Ну вот, дарю тебе, Игорь, этого таракана, носи его на шее и не забывай думать о Смерти!
— Ну что, — потирает руки командир, — дело сделано, полшестого утра, спать всё равно уже не вариант, может отработочку вахты забабахаем посерьёзнее?
— Ну, товарищ командир, — ноем все в унисон, даже доктор, который в отработках и не участвует, практически.
— Ладно, лентяи и бездельники. Как вы мхом-то не поросли до сих пор? Но стресс снимать запрещаю категорически.
— Ну, товарищ командир, ну полшестого же утра, ну что мы совсем, что ли?
— А что — нет? Рассказывайте мне тут сказки венского леса, а то я не знаю вас. Ладно, пошли ко мне в салон, по чуть-чуть у меня есть.
Так вот и закончилась эта история, всего с одним трупом, после которой я и обладаю знанием, что тараканы назад не ходят.
Армия Море Мужчина Смешная история
Источник: zabaka.net