Полесье. Особенный регион. Не каждый белорус понимает речь местных деревенских жителей. Здешний диалект – это смесь белорусского, русского, украинского, польского языков, иврита. На «пешеходке» негласной столицы белорусского Полесья – Пинске – гостей встречает бронзовый «пинчук».
Загибая палец, он как бы говорит: «Во-первых, я из Пинска». Местные всегда гордились своим происхождением. Но характер и образ жизни полешуков всегда определяла… Припять. Это река стала символом региона.
Весной Припять разливается на километры. С высоты птичьего полета хорошо видны масштабы. Причем, сейчас она обмелела. Виной – летние засухи. Еще несколько десятилетий назад в паводок деревни превращались в Венецию. Уровень воды поднимался до четырех метров. Было принято торговать прямо с лодок. Жители окрестных деревень причаливали у деревянного настила к берегу.
Привозили продукты, выращенные на собственном огороде, посуду из болотной руды. Место прозвали «пинто»: пинские торги. Так в городе торговали вплоть до шестидесятых годов прошлого столетия. В Музее белорусского Полесья хранится лодка, которая, возможно, тоже служила прилавком в «магазине» на воде. Нашли ее пять лет назад на пересохшем участке Припяти.
приготовление горячей битумной мастики
«Лодка – это было основное транспортное средство на Полесье. По-другому было добраться до города невозможно. Особенно, когда разливались реки Пина и Припять, это было сплошное море за городом», – рассказывает старший научный сотрудник Музея Белорусского Полесья Анна Садовская.
Раньше в деревнях было много лодочных мастеров. Работали на совесть. Ведь только на лодке можно было добраться в магазин или к врачу. Мастерили «челны». В старину такие лодки называли «чёвен».
«Мой отец подготавливал лодку и «чёвен» к весне и к лету. Лодку конопатили, смолили. У нас говорят – «на поленце» ставили ее, переворачивали. И уже второй слой делали», – вспоминает местная жительница Нина Ермолич.
Челны часто называли «душегубками». Их выдалбливали из цельного ствола дуба. Язычники верили, что у дерева есть душа, которую губят мастера. Челны были маневренными, но неустойчивыми. Нина Ермолич в детстве очень боялась садиться в них. Но выбора не было.
В прошлом веке вода в Полесье спадала только в июне, поэтому лодки являлись единственным транспортом. Нина Ермолич вспоминает:
«Мы на таких лодках прямо в школу приплывали. Привязывали к крыльцу – и на занятия. Затем по очереди: сначала один забрал моего сына и дочь, завтра – другой. Без такой лодки нельзя передвигаться было. И в магазин, и всюду – основное средство передвижения по воде».
Битумная мастика Дедовский способ
Позже начали делать «плоскодонки». Они устойчивые. Каркас – из сосны, ее древесина хорошо гнется. А кокору – основание – изготавливают из дуба. Но для этого подходит только изогнутый ствол.
На поиски нужного материала уходят недели.
Сейчас лодочных мастеров на Полесье по пальцам можно пересчитать. Такое ремесло скорее редкость. Для Романа Иссакова – это хобби. Он делает каноэ. Они намного легче, хотя и менее устойчивые.
Рейки шлифует, шпаклюет, склеивает, покрывают стеклотканью и эпоксидной смолой.
«Каждый раз, когда делаю лодку, пробую новые приемы. Все мастера делают по-своему. Внутри подготовить лодку тяжело. Заготовка изогнута внутрь. Шлифовать вот это все – очень неудобно. Одну большую лодку и маленькую я подготовил за один день.
Это очень быстро», – рассказывает Роман.
Такая лодка прослужить может лет двадцать. Сейчас их заказывают для охоты и рыбалки: она бесшумная и проходимость хорошая. А еще на Полесье очень популярны сплавы.
«С семьей ходим по всем озерам и рекам местным. Любим на природу смотреть: животных, рыбок. Дети маленькие, им очень интересно. Они познают мир. С воды совсем другой вид и совсем другое ощущение», – делится Роман.
На Полесье всегда жили смекалистые люди. Например, местный житель смастерил деревянный велосипед.
«Уникальный человек, мастер в своем роде. Мы его называем «полесский Леонардо Да Винчи». Его звали Василий Ильютчик. Увидел чертежи велосипедов в польском журнале. И по этим чертежам решил сделать деревянный велосипед.
Железные велосипеды стоили в то время очень-очень дорого», – говорит старший научный сотрудник Музея Белорусского Полесья Анна Садовская.
В 1933-ем году Василий Ильюнчик приехал на ярмарку. На велосипеде весом в 40 килограммов он преодолел десять километров. Новость дошла до работников местного музея. И они выкупили раритет у мастера.
«На то время можно было купить поросенка. Это была приличная сумма. Образования у него не было, он был мастером-плотником. Человек, у которого золотые руки», – рассказывает старший научный сотрудник Музея Белорусского Полесья Анна Садовская.
Полесье славится своей самобытной нетронутой природой. И в последние годы – это одно из самых популярных туристических направлений. Сегодня, как и много десятилетий назад, до самых красивых мест добраться можно только на лодке.
Источник: mir24.tv
Выгнать смолу
Деревянные лодки раньше почти повсеместно было принято смолить. Но не той смолой-живицей, которую собирают вздымщики в леспромхозах, и не той, которую можно наковырять в трещинах коры елей и сосен (тоже ведь живица). Смолят лодки смолой, которая получается в результате сухой перегонки смолистых кусков сосновых пней.
Нынче просмолка лодок не в моде. Чтоб „красивше” было, красят масляной краской, словно она может защитить дерево от намокания. Мало того, что обшивка лодки все равно намокнет, под слоем краски она сохнуть не будет, а потому быстрее загниёт и выйдет из строя.
Не то просмолённая насухую и проконопаченная смоляной конопаткой! Такая лодка служит долго, особенно если её после ледостава вытащить под навес, а весной, перед спуском на воду, снова тщательно просмолить. На Печоре, где я прожил долго, летом без лодки никуда. От ледохода до ледостава она „не вылезает” из воды.
В годы, когда я там жил, работая в Печоро-Илычском заповеднике, смолу гнали лесники в соседней (50 км вверх по Печоре) деревне Волоснице и привозили в наш посёлок Якшу. Однажды к сроку привезти не успели, потому что рано растеплело, санная дорога рухнула, и мы остались без смолы. Но лодки-то готовить надо. Ледоход на носу, а с ним и открытие весенней охоты. Остаться без транспорта в такую пору, смерти, как говорится, подобно.
— Ничего, — оказал мне мой сосед Юрий Иванович Лызлов, главный механик заповедника, — что-нибудь придумаем. Не боги горшки обжигают. Сами смолы нагоним.
Сказано — сделано. Сперва мы пошли за посёлок и на окраине бывшего аэродрома накорчевали старых сосновых пней, нарубили, накололи их на поленья помельче и свалили в рыхлую кучу, чтобы смольё солнышком подсушило да весенним ветерком пообдуло. Затем в днище старой двухсотлитровой бочки из-под бензина Юра вырезал электросваркой отверстие примерно в половину дна. Это для того, чтобы в бочку можно было загружать смольё. После этого в заливочное отверстие, куда пробка ввинчивается, была вварена двухдюймовая труба длиной метра два-два с половиной.
— Хорошо бы подлиннее метра на полтора, — сказал Юра. Однако такой мы не нашли. Тот конец, который мы приварили к бочке, был изогнут.
— Ну вот, — довольно улыбнулся Юра, — теперь не сомневайся, смолы нагоним, сколь хошь.
А я и не сомневался, поскольку знал, что если Юрий Иванович за что-нибудь взялся, дело это он обязательно доведёт до конца. Мы запрягли коня в сани и отвезли бочку с трубой за посёлок к заготовленному смолью. На следующий день заработала наша смолокурка.
Первым делом мы нагребли из песка и земли возвышение, холмик, и на него водрузили бочку кверху отверстием для загрузки смолья. Труба, что отходила снизу от бочки, была поставлена горизонтально, но с небольшим уклоном, чтобы смола могла стекать наружу. Под трубу мы нагребли насыпь так, что она проходила словно в корыте, а под её отверстие поставили казан, чугунный котёл.
— Ну, загружаем смольё, — скомандовал Юра, и мы стали запихивать в бочку поколотые на полешки смолёвые пеньки. Набили ими бочку, как говорится, под завязку. Отверстие сверху закрыли приготовленным металлическим листом, завалили мокрой глиной и замазали все щели.
— Теперь хороший костёр нужен, — распорядился Юра.
Кто такие смолокуры?
О водоотталкивающих свойствах смолы и её способности защитить дерево от гниения человек знал давно. Чтобы продлить срок службы, смолили не только лодки и корабли, но и лыжи, сани, бочки, верёвки, канаты. Сначала просто собирали живицу (смоляные натеки хвойных деревьев) в лесах и варили её в котлах. Затем научились искусственно вызывать выделение смолы, собирая её в прикрученные к стволу конусообразные ёмкости. А века с XV процессом сбора стали заниматься специалисты-смолокуры, знавшие все тонкости производства природной мастики.
Смольный — память места
Пару столетий спустя в связи с интенсивным строительством российского флота потребности в смоле резко возросли, и Пётр I лично распорядился, «чтобы было на всякий год в городе Архангельском по 40 тысяч бочек смолы», тем самым дав толчок развитию промысла. Леса Архангельской и Вологодской губерний обеспечивали сырьём, а водная система Северной Двины помогала соединять смолокуренные районы с портом в Архангельске, откуда продукты смолокурения шли заказчикам. В Санкт-Петербурге необходимый для флота товар хранили на Смоляном дворе, на участке, где впоследствии построили здание института благородных девиц, за которым как память места закрепилось название Смольный.
За границей главным потребителем смолы была «владычица морей» — Англия.
На смолокуренных промыслах крестьяне работали в свободное от полевых работ время. И это было удобно в годичном круге сельскохозяйственных забот. В процессе принимала участие вся семья: муж, жена, дети-подростки. Могли иметь собственную смолокурню, а могли наниматься в работники к хозяину.
С конца августа добывали осмол, который являлся производственным сырьём. Его получали из пней, толстых корней сухостойных сосен («жарин») и от подсоченных деревьев. При подсочке на смолистом дереве сосны или лиственницы знатоки делали затес топором. Ель также могла сгодиться. После пяти лет подсочки дерево срубали и отвозили к месту выгонки.
С пнями тоже было непросто. На заготовку кубической сажени (почти 10 кубометров) осмола требовалось полмесяца; столько же — на разрубание пеньков на щепы и складывание их в плотные поленницы.
С Семёнова дня (1 сентября по старому стилю) начинали гнать смолу. Смысл — вытопить ценное природное вещество из древесины. Сначала использовали ямное смолокурение. На невысоком пригорке рыли яму, обмазывали её изнутри глиной и устраивали в нижней части трубу для выхода смолы.
Загружали сырьё, закрывали яму деревянным накатом, засыпали землёй, перекрывая доступ кислорода, чтобы не «рвануло», и на этом перекрытии разжигали большой костёр. Тепло от пламени выгоняло смолу, которая шла в течение 4-5 суток.
Но процесс был трудоёмким и малоэффективным. Сырья закладывали до 2 возов (около 330 килограммов), а получали всего 2-3 пуда готового продукта (меньше 50 килограммов).
Со временем ямный способ сменили на печной. Принцип тот же, но вместо ямы — кирпичная камера, обогреваемая со всех сторон теплом печи. Внутри — огромный котёл с герметичной крышкой. При топке пламя охватывало котёл почти полностью, а смола через нижнюю часть по трубке вытекала в огромную ванную, откуда её ковшом вычёрпывали и переливали в бочки.
Сейчас обсуждают
- Полотёры — история профессии
- Скороходы — история забытого ремесла
- Чистильщики обуви — история ремесла
- Кто такие ложкари?
- Работа свахи — история ремесла
- Профессиональные палачи — история ремесла
- Золотошвеи — история ремесла
- Водовозы — что это за профессия в старые времена?
После усовершенствования смолокуренных печей дополнительно появились установки по отбору скип@$&ра. В процессе перегонки он вместе с водой выходил гораздо раньше смолы, которая показывалась только через сутки. Всё это время в печи поддерживалась постоянная температура, а вокруг в жару и чаду сновали работники.
Источник: www.bagira.guru