Долго я шел берегом реки,
Я шел, судьбу свою кляня.
И все надежды были далеки,
И, все же, утром к морю вышел я.
И я заметил, что мне легко,
И мир совсем не так уж плох.
И наша лодка может плыть легко
Мимо дивных берегов и островов.
Люди в лодках, вас несет река,
Разносит, сносит день за днем.
Ваших лодок много, и река велика,
И все вы позабыли где ваш дом.
И все же я заметил, что мне легко,
И мир совсем не так уж плох,
И наша лодка может плыть легко
Мимо дивных берегов и островов.
И я заметил, что мне легко,
И мир совсем не так уж плох.
И наша лодка может плыть легко
Мимо дивных берегов и островов.
Интерпретировать
Если вы нашли неточность в тексте песни Машина времени — Люди в лодках, то можете отправить исправление нажав на кнопку. Если хотите указать значения слов в тексте, то выделите нужные слова и нажмите интерпретировать.
Новинки песен Машина времени :
Макс Корж — Стань (official video)
Источник: txtsong.ru
15 цитат из повести «Трое в лодке, не считая собаки»
В эпоху, когда в моде был «высокий» стиль и знаменитые писатели, такие как Редьярд Киплинг, Артур Конан Дойл и Генри Райдер Хаггард, предлагали публике нереальных героев и немыслимые в обычной жизни ситуации, сатирик Джером Клапка Джером (1859 — 1927) почему-то рассказывал о совершенно обыкновенных людях, ищущих приключений на свою голову. И делал это довольно успешно!
Повесть «Трое в лодке, не считая собаки» до сих пор считается едва ли не самым смешным произведением в английской литературе. Написана она по мотивам реально произошедших событий, а участвуют в ней персонажи, списанные с друзей автора. Еще при жизни Джерома было продано более 200 000 экземпляров книги в Великобритании и около полумиллиона в Америке, популярной повесть была и в России.
Одна из главных черт «Троих в лодке, не считая собаки» — вечная молодость. Шутки, которыми Джером К. Джером щедро снабдил свое произведение, до сих пор актуальны.
Мы выбрали 15 цитат из этой книги:
Я не могу сидеть сложа руки и праздно глядеть, как кто-то трудится в поте лица. У меня сразу же появляется потребность встать и начать распоряжаться, и я прохаживаюсь, засунув руки в карманы, и руковожу. Я деятелен по натуре.
По-видимому, в жизни всегда так бывает. У одного человека есть то, что ему не нужно, а другие обладают тем, что он хотел бы иметь.
Сам я не понимаю по-немецки. Я изучал этот язык в школе, но забыл всё до последнего слова через два года после окончания и с тех пор чувствую себя значительно лучше.
Нужно думать не о том, что нам пригодится, а только о том, без чего мы не сможем обойтись.
GAYAZOV$ BROTHER$ — Я, ТЫ и МОРЕ | Official Music Video
Все на свете имеет свою оборотную сторону, как сказал один человек, когда у него умерла теща и пришлось раскошелиться на похороны.
В этом — весь Гаррис: он охотно берет самое тяжелое бремя и безропотно взваливает его на чужие плечи.
Как хорошо себя чувствуешь, когда желудок полон. Какое при этом ощущаешь довольство самим собой и всем на свете! Чистая совесть — по крайней мере так рассказывали мне те, кому случалось испытать, что это такое, — дает ощущение удовлетворенности и счастья. Но полный желудок позволяет достичь той же цели с большей легкостью и меньшими издержками.
Мне всегда кажется, что я работаю больше, чем следует. Это не значит, что я отлыниваю от работы, боже упаси! Работа мне нравится. Она меня зачаровывает. Я способен сидеть и смотреть на нее часами.
Я люблю копить ее у себя: мысль о том, что с ней придется когда-нибудь разделаться, надрывает мне душу.
За опыт, как говорится, сколько ни заплати — не переплатишь.
Как-то раз я зашел в библиотеку Британского музея, чтобы навести справку о средстве против пустячной болезни, которую я где-то подцепил, — кажется, сенной лихорадки. Я взял справочник и нашел там все, что мне было нужно, а потом от нечего делать начал перелистывать книгу, просматривая то, что там сказано о разных других болезнях. Я уже позабыл, в какой недуг я погрузился раньше всего, — знаю только, что это был какой-то ужасный бич рода человеческого, — и не успел я добраться до середины перечня «ранних симптомов», как стало очевидно, что у меня именно эта болезнь.
Не знаю почему, но вид человека, который спит, когда я уже встал, приводит меня в неистовство. Меня возмущает, что драгоценные часы нашей жизни, эти чудесные мгновения, которые никогда уже не вернутся, бесцельно тратятся на скотский сон.
Чего не видит око, того не чувствует и желудок.
Просто удивительно, как рано встаешь, когда ночуешь на открытом воздухе! Если спишь не на перине, а на дне лодки, завернувшись в плед и сунув под голову саквояж вместо подушки, то как-то нет охоты выкраивать еще хоть пять минуток.
Всюду я замечаю то же самое; в каждом языке есть два произношения: одно «правильное», для иностранцев, а другое свое, настоящее.
Вообще, как я заметил, почти все вещи в этом мире выглядят на картинах куда лучше, чем в действительности.
Источник: eksmo.ru
Ахилла
Четвертый час утра, середина июня, берег северной реки.
Я рассчитывал на тишину и полумрак, но природа уже вовсю проснулась. Стенка на стенку бьются соловьи с дроздами, да и солнце уже давно на посту.
Итак, передо мной две лодки и страх. Тут не только страх. Стыд, и вообще весь багаж, который я тащу с садика всю свою лицемерную жизнь. Только голод и озноб — хорошие, за правду.
Моя цель — это эксперимент, важный научный опыт с неизвестным исходом. Хочу, чтобы все получилось, но приму и иной опыт.
…Да ну нафиг, перед кем я кривляюсь?! Впервые за годы блуждания во тьме нащупал что-то стоящее, и теперь уговариваю себя:
— У Ван Дамма же получилось!
Обе лодки носами на берегу. Так было бы удобнее, но ради чистоты эксперимента спихиваю их в реку. Замечательно!
Залезаю в правую с именем «Вера». Веслом пытаюсь подтащить вторую, «Психею». Неуклюже, но что-то выходит.
Хорошо, я готов шагнуть во вторую лодку одной ногой. Сейчас лодки накренятся, прижмутся нагруженными бортами друг к другу… Будет все именно так, если я не упустил какую-то деталь.
Опираясь на весло, тяну ногу к Психее… ступаю, но весло отталкивает лодку и ногой притянуть ее мне не удается. Несколько изящных взмахов руками, звук треснувших по швам брюк и-и…
Погружаясь на дно реки, я задумался: вот сейчас придется всплывать, барахтаться на поверхности, и надо будет уцепиться за лодку. Придется ли мне выбирать лодку, или так же следует ухватиться сразу за обе? Эта мысль рассмешила не только рыб, но и меня самого.
Выплываю на мель, нащупываю дно, терзаюсь дурацким подозрением, что упустил весло в воду. Что за шум? Сводный хор лягушек выражает почтение очередному Дуремару. А что, тоже ученый, в каком-то смысле.
И тут раздался голос:
— Мужчина, а вы на скольких лодках одновременно устоять пытались?
— Да вы не смущайтесь! В этом нет ничего такого. Тут и на трех пробовали, и на четырех! И ведь получалось.
Я обиделся. Как это у них получалось?!
— Осьминоги, что ли.
— Нет, просто практичные люди. Досками сколотили несколько лодок, и Веру, и Психею, и «Разумного» с «Дионисом» не забыли, — голос засмеялся по-дельфиньи.
— А вы кто? Дельфин? Пресноводный?
Из за речных зарослей донесся голос, немного припудренный кокетством:
— Да я бы показалась, но лодка «Эрос» занята. Самый популярный транспорт! И, что неудивительно, когда люди берут Эрос, то о других лодках уже не думают!
— Вы мне это, хохотать прекращайте, а лучше покажитесь! Не могу разглядеть.
— Ладно-ладно, потом чур не ругаться!
Послышался всплеск воды, и я только чуточку увидел то место на воде, откуда раздался всплеск.
Жадный до красоты глаз запечатлел мгновение — волшебную игру рассветных искр на воде, тонким слоем глазури скрывающей два светлых полушария попы ныряющей русалки.
Это был миг, и он пронзил мое сердце восхищением и сожалением, что миг этот — только миг.
Но русалка не уплыла, а появилась почти рядом, вышла на мель, давая рассмотреть себя всю. …Ой! Что вы! Я и не собирался рассматривать! Я же только из научных интересов тут и вообще, стою отвернувшись и думаю о …сложной геометрической задаче…
— Мужчина, я к вам по вопросу, а что это за непредсказуемые перемены в водоизмещении у ваших штанов?
…о сложной геометрической задаче идеальных форм…
Она была идеальна. Не с точки зрения антропометрии, а с точки зрения такой идеальности: мужчина желал бы иметь при себе красивую женщину, в идеале — голую.
Я не мог оторвать взгляд, но сам сгорал от стыда, не зная, что ответить:
— Я, дело в том, что, собственно научный интерес, и такая ситуация…
— Да вы, мужчина, не спешите! Спокойно, вы вообще не обязаны что-то говорить.
Дар речи — иногда как дорогой ненужный подарок, должен просто полежать без дела. …Ее тело влекло взгляд каждым изгибом, но то и дело я возвращался к ее глазам. Что-то в них… магическое, манящее, страшное… но пока я не упал в обморок, торопился охватить обнаглевшим взглядом и другие области, …упоением скользил по талии, по великолепному воплощению уюта и нежности — ее груди…
Видимо, солнце помогало ей, светя через небольшое утреннее облачко, подчеркивало нежность особенно волнующего участка, где тангенциальный изгиб талии приближается к нулю, на пути к бедру.
Я пытался дышать, чтобы не утонуть, стоя по колено в воде, и пытался снова не бормотать оправдательную чепуху. Было трудно заткнуть свое беспокойство, даже стоя перед волшебной женщиной. Тараканы в голове все суетились, и что-то они такое подозревали, что суета их скоро будет разоблачена, и поэтому суетились все активнее, но с очарованием русалки не так просто бороться…
Солнце лишь служит светильником для этого совершенства! Но что же за жуткая магия в глазах! Этот лукавый и добрый свет, она желает меня, принимает, улыбается! Это просто испепеляет, это невозможно! Это колдовство!
И в этих глазах я снова читаю: не спеши, любуйся!
Русалка не жеманилась, и да, я забыл сказать, что она была не юна. Это была настоящая женщина. Умопомрачительная. Стояла она не картинно, не в позе. Но это еще более впечатляло. Ее ведьминское бесстыдство было совершенным, совершенно естественным. Затем она повернулась к солнцу, точно зная о горечи моего расставания с видом ее ягодиц.
Ну какое же слово опишет ее существо с этого ракурса?
Я ничто другое не мог испытывать, как желание укрыть нежность ее хрупкой спины своей нежностью, или ощутить тесноту ее бедер.
Но что это я! мне давно уже пора в обморок!
И последнее, что я помню перед тем, как неожиданно прилечь прямо в воду, это паническое чувство. В картине этого утра происходила несусветная чушь, которую надо было вырвать с корнем, потому что в нормальную жизнь она не вписывалась ни под каким соусом. Этой чушью был… одетый в мокрый костюм чмырь, то есть я.
Что это за чувство, и какого хрена тут происходит, объяснила мне та самая русалка.
От хорошего удара по левой щеке я очнулся. Русалка дала мне леща, ради шутки — натуральным лещом. К моему ужасу, прекрасное видение не рассеялось. Она поддерживала мою голову, нависнув надо мной. И ее груди, восхитительные в своей обыденности, касались моего лица.
И опять этот страшный взгляд, я с воплем попытался освободиться от ее объятий, в которых бы хотел остаться навечно и умереть, можно даже не откладывая это надолго.
Она отпустила, но встать я не мог. Внутри назревала какая-то буря, какая-то неприятная паника, источником которой был ее ужасный ласковый взгляд, принимающий меня полностью. И в нем я опять увидел, понял, что не должен спешить, а должен разобраться в своей панике. Но я сказал:
— Так не должно быть, это очень неприлично, и я… чувствую себя каким-то животным.
— Подожди. Вспомни, зачем ты пришел на берег?
— Я хотел… но я не понимаю, а… к какой лодке относишься ты — к вере или психологии?
— А ты сам? — она передразнила: — К какой лодке относишься ты?
И тут русалка придвинулась ко мне вплотную и сказала так, что я почувствовал ее дыхание:
— А ты вообще есть? Кто ты?
Вот как я должен это понять? Я вот он, очевидно же, что я есть! А русалка продолжала:
— Вместо тебя я вижу страхи, «нельзя», конфессии и учения, шаблоны, комплексы.
— И рамки приличия, не последнее место… — бубнил я.
— Получается, на последнем месте — ты?
Она немного приосанилась и ласково, как чугунной сковородкой по морде, напомнила, насколько манящей и шикарной женщиной являлась. Она провела рукой по мокрым волосам и прибрала прядь за ухо. Да, это она уже жеманилась.
А меня трясло от… от всего сразу. Ни за что на свете не напишу, что от вожделения, но вот про озноб, страх и желание прикоснуться хотя бы к ее предплечью — пожалуй, можно. Ее взгляд был наполнен уже грустью и лаской, она хотела что-то выпытать из меня:
— Рамки приличия… Скажи, что ты сейчас хочешь?
— Я…. с-согреться бы хот-тел, наверное.
— Нет. — только и успел пискнуть я, но она уже теснила меня в своих объятиях. Теснила, давила, топила меня, а я начал рыдать.
А что, вполне уместно, я считаю.
Я что-то бормотал сквозь рыдания, просил выпустить меня, но… никогда в жизни я не мог предположить, что выше всех сексуальных фантазий о женской груди оказалось ее такое странное применение: рыдать, уткнувшись в нежную плоть, согреваясь от нее и нечаянно собирая с кожи капли невысохшей еще воды.
Она целовала мои глаза, успокаивала. До меня что-то начало доходить, я уже не стремился остановить рыдания, хотя удивлялся им искренне. Что это? Точно не колдовство. Это мое.
Она снова спросила, тихо, медленно, с акцентом на каждом слове, чтобы даже такой как я понял:
— Чего ты сейчас хочешь?
— Я… я хочу остаться в твоих объятиях.
Она не говорила, ждала. Я продолжил рефлексию.
— Я хочу целовать тебя, обнять тебя всю, носить на руках, и…
— И заняться с тобой любовью. Но я понимаю, что..
— Стоп. Я спрашивала про желания, а не про то, что ты считаешь правильным. Давай мы встанем, и… я еще покрасуюсь для тебя.