Из истории псовой охоты на Руси (ХІІ-ХХ вв). Часть II
Осенним утром псовая охота.
Борзые стелют, доезжачих крик.
Густой туман спустился на болота,
Где ждут своих тетёрок глухари.
А.Розенбаум Романс генерала Чарноты
В XVIII веке, после смерти Петра I , равнодушного ко всякой охоте и не дававшего своим соратникам времени для нее, увлечение псовой охотой захватывает не только императорский дом, но и широкие слои дворянства, особенно высшего. Этому способствовал и выход Российской империи за пределы лесной зоны в степь и лесостепь — снятие татарской угрозы Тульской , Орловской , Пензенской землям , объединение с Малороссией , присоединение среднего и нижнего Поволжья и Дона .
Воссоздавать царскую, теперь уже императорскую псовую охоту начал Петр ІІ , который, как и Елизавета , отличался необычайной любовью к ней. В 1729 году Петр ІІ предпринял охотничий поход в Тулу , продолжавшийся больше месяца, в течение которого было затравлено 4000 зайцев и 50 лисиц. В реестре императорской псарни Петра II в это время по данным, приводимым Кутеповым , состояло 200 гончих и 420 борзых, при которых было 70 человек обслуги. Однако уже в 1730 году состав псарни уменьшился до 50 борзых, 50 французских и 148 русских гончих, 2 бладхаундов и 9 такс. Держала псовую охоту и императрица Елизавета Петровна , у которой в 1741 году было 20 борзых, 46 гончих ( 23 французских и английских, 7 приводных — очевидно, приобретенных, и 16 домашних русских) и 6 ищеек (?), может быть, легавых.
Почему Брежнев возвращался с охоты с разбитым лицом? Как отдыхали вожди СССР
В XVIII веке занятие псовой охотой становится модным среди знати — Елизаветинских , и особенно Екатерининских вельмож — князя Г.Ф.Барятинского , графов Артемия Волынского , Алексея Григорьевича Орлова и других. Увлечение псовой охотой, широко распространившейся в XVIII веке, особенно после появления «Указа о вольностях дворянских» , освобождающего помещиков от обязательной «царской службы» , привело к появлению колоссальных по масштабам псарен, содержащихся как знатью, так и подражавшим ей дворянством.
Примером крупной псарни может служить охота Н. М. Наумова , соседа графа А.Г.Орлова по симбирскому имению, имевшего в напуску, то есть в работе, 200-300 борзых и 30-40 смычков гончих (60-80 собак). В особо крупных же охотах количество собак достигало тысячи. Каждый из таких владельцев вел «породу»‘ своих собак крайне замкнуто и «по собственному разумению».
Вообще о породе русской псовой борзой в современном понятии слова «порода» для описываемого времени говорить можно лишь весьма относительно. Л.П.Сабанеев пишет: «В те времена почти каждый самостоятельный помещик, подмосковных губерний в особенности, вменял себе в обязанность держать борзых и гончих, иногда в значительном количестве — сотнями».
Многие из владельцев таких крупных заводов из ложного самолюбия отнюдь не дозволяли мешать своих собак с чужими и вели «породу» в «безусловной чистоте», придерживаясь либо какого-то понравившегося им типа, отличавшегося мелкими отличиями склада, роста или зачастую окраса, либо просто исходя из полевого досуга какой-то из собак. Вследствие такого замкнутого ведения «породы» образовывались многочисленные разновидности — отродья, иногда имевшие устойчиво передававшиеся признаки и называвшиеся по фамилии владельца. Таковыми в первой половине XIX века были борзые «трегубовские», «плещеевские», «сущевские», а позднее «жихаревские», «назимовские», «протасьевские», «мачевариановские», «ермоловские» и другие. Далеко не все пытавшиеся вести свою породу владельцы псовых охот имели сколь-нибудь разумное представление об этом деле и заменяли его амбициями.
Бигль. Вся правда о породе.
Вспомним, например, Троекурова и его попытку получить одобрения своим собакам от Дубровского-отца, явно превосходящего его знаниями. В.И.Левшин, один из первых русских авторов книг по охоте и собаководству, на переломе XVII-XVIII веков в «Книге для охотников» писал: «Впрочем, ныне породные собаки редки, ибо охотники сделались непостоянны и одной известной породы не держатся, а блюдут (вяжут) лучших сук с кобелями резвыми, хотя неизвестной породы; от того и выходят от собак само по себе резвых порода и дети негодны».
На этом фоне резко выделяется фигура графа Алексея Григорьевича Орлова. Ведущий участник переворота 1762 года, возведшего на престол Екатерину II, победитель в Чесменской битве 1770 года, опальный вельможа с 1775 года, дипломат, гуляка, кулачный боец и крупнейший животновод, он не только вывел породы лошадей — орловскую рысистую и орловскую верховую, голубей и бойцовских петухов, но и либо создал, либо возродил породу густопсовых борзых, причем сделал это целенаправленно, с помощью студ-бука (племенной книги). Им же, впервые после Василия III, были организованы пока еще неофициальные полевые испытания борзых — садки на злобу и на резвость, приглашения на которые рассылались по всей России.
Со временем Елизаветы и Екатерины II начинается массовый ввоз в Россию собак из-за рубежа как западных — курляндских и ирландских брудастых борзых, польских хартов, грейхаундов, так и восточных — горских, крымских и, возможно, анатолийских борзых. Их скрещивали как между собой, так и с русскими борзыми.
Появление брудастых, то есть борзых имеющих жесткую шерсть, удлиненные жесткие усы, бороду и брови, и происходящих, по-видимому, от старых скандинавских собак, было связано, с одной стороны со вхождением Курляндии в сферу Российской империи, а с другой, с их известной силой и злобностью к волку, который к тому времени стал наиболее желанной добычей псовых охотников. Эти собаки, получившие некоторое распространение в России в середине XVIII века, продержались до 20-30-х годов XIX столетия под названием курляндских борзых и затем бесследно исчезли, растворившись в породе русских псовых борзых.
Интересно отметить, что большой знаток борзых, наш современник В.И.Казанский, консультируя съемку псовой охоты в фильме «Война и мир», принужден был отказаться от точного следования описанию псовой охоты графа Ростова. В самом деле, помните, как сказано у Л.Н.Толстого («Война и мир»): «Ну, племянничек, на матерого становишься, — сказал дядюшка; — чур, не гладить (протравить). — Как придется, — отвечал Ростов. -Карай, фюить! — крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый брудастый кобель, известный тем, что он в одиночку брал матерого волка» . Кстати, тот же Николай Ростов, при уже достаточно разоренном имении «старого графа», вывел в поле около 130 собак и 20 конных охотников!
Исследователи творчества Л.Н Толстого установили уже прототипы практически всех героев «Войны и мира». Однако, насколько мне известно, никто из них не отмечал до сих пор, что прообразом Карая скорее всего был известный брудастый кобель Зверь князя Г.Ф. Барятинского, происходивший от ирландского волкодава (волфхаунда) Рид-Капа, вывезенного из Англии курляндским помещиком Блюмом, и русской псовой суки. Именно Зверь, как указывалось в статье, напечатанной в «Журнале коннозаводства и охоты» в 1842 г, был знаменит единоличным взятием матерого. Брудастые борзые исчезли в России более 150 лет назад, и, естественно, В. И.Казанскому пришлось пойти на подмену Карая псовой борзой.
Пожалуй, еще более широко использовались для скрещивании с русскими борзыми восточные — горские, или кавказские, и крымские, ведущие свое происхождение, скорее всего, от турецких (сирийских). Для таких скрещиваний, помимо доступности восточных борзых, возникшей в результате екатерининских, а затем кавказских войн, имелось еще две причины. Первая из них заключалась в том, что распространение помещичьего землевладения на степные и лесостепные области Поволжья, Оренбургщины, Украины и др. вывело псовую охоту из лесных островов с их польцами на простор и потребовало создания собак, пригодных не только к «браску» накоротке, но и достаточно дальней скачке, которая была необходима в степных привольях. Второй же причиной, подкрепляющей первую и как бы дающей ей некое обоснование, являлась господствующая в биологии XVIII века теория Бюффона, согласно которой скрещивание пород могло служить средством воссоздания первообраза животного из «частиц совершенства», которые богом распределены между различными породами.
В результате таких скрещиваний, как следствие гетерозиса, во многих южных и юго-восточных псовых охотах могли появиться собаки, пригодные для работы по степному русаку, которые, по определению П.М.Мачеварианова, «соединяют в себе пылкость псовой собаки с силою крымки» . Можно, например, упомянуть знаменитого Сердечного, принадпежавшего П.А.Ивашкину, который, по словам Л.П.Сабанеева, не ловил, а бил зайцев, заскакивая вперед. «Не было примера, чтобы когда-либо он не только упустил зайца, но и не убил его в первой угонке» .
К концу XVIIІ века как псовая охота в целом, так и все относящееся к ней (собаки, лошади, участники и правила «езды») окончательно сформировались. В конце XVIII — первой половине XIX века появилось несколько книг, специально посвященных ей. Помимо уже упомянутых В.Левшина, Н.Реутта, о псовой охоте писали А.С.Хомяков, Болотов и другие. К началу XIX столетия резко сокращается число «екатерининских вельмож» с их колоссальными земельными угодьями, многочисленной дворней и огромными псарнями, которые к тому же оказались нерациональными. Сложилось понятие «комплектной псовой охоты», именно «комплектной», но никак не «комплексной», как иногда пишут даже в охотничьих изданиях, и точное расписание обслуживающего ее персонала. Один из крупнейших знатоков дела П.М.Мачеварианов писал, что комплектная псовая охота состоит из стаи гончих и нескольких свор борзых. (Гончих считают смычками по две собаки, а борзых сворами из двух-трех собак.)
Во главе охоты стоит ловчий — главный смотритель всей охоты и начальник всех охотников, кроме господ, да и тех он под горячую руку мог обозвать достаточно неделикатно. Вспомните-ка Данилу — графского ловчего у графа Ростова в «Войне и мире». Кстати, Данила, как это часто случалось, совмещал в своем лице должность не только ловчего, но и доезжачего — начальника стаи гончих.
При этом если ловчий — фигура по преимуществу распорядительная, то доезжачий — это сама активность. Обязанности и жизнь ловчего-доезжачего красочно описал Е.Э.Дриянский в «Записках мелкотравчатого». Из них видно, что, в сущности, вся жизнь дельного доезжачего была посвящена собакам. С ранней весны он забирает стаю гончих с молодыми собаками и уезжает с ней «в нагонку», «изо дня в день, в утреннюю и вечернюю зори, гамит, трубит и скачет по лесу. » , подбирает стаю по голосам и «ровности ног» , добивается «свальчивости» и «мастерства» , отрабатывает «приездку» — послушание. «Сбив» стаю и едва успев вернуться домой, отправляется ловчий-доезжачий «проверять зверя», для чего он должен обладать еще и талантом «подвывки» волков. Вот, определив ориентировочно место логова, «он приложил ладони ко рту и воет «старухиным» голосом. Подхватили все враз и зашлепали по болоту прямо на голос» .
Определивши волчьи логова и подсчитав лисьи выводки, ловчий-доезжачий уже к самой охоте возвращается домой и начинает готовиться к «езде», а она уже не за горами. Сентябрь, октябрь, ноябрь — «езда», а там начинается сезон разведения собак.
Даже жил доезжачий на псарном дворе, через стену от собачьего «хлева», а над кроватью имел прорубленное в хлев окошко, дабы ночью иметь возможность «поучать собак арапником». Практически от доезжачего зависел весь успех псовой охоты, особенно в «островной езде» по «красному зверю» — волку и лисице. Доезжачий — душа псовой охоты.
У П.М.Мачеварианова читаем: «Его арапнический жезл, которым он управляет стаею гончих; его речитативы, трели, заливные перекаты, соловьиные присвисты, рассыпчатые охотничьи прибаутки -магнетизируют гончих до ясновидения; его волшебный возглас: «Береги поле!» пролетает электричеством по сердцам охотников и подготовляет душу к чему-то торжественному. У ловкого доезжачего откуда зверь берется; некогда зверю обозреть охотников: все, что в острову, без памяти несется вон. Тешься! Успевай только принимать!» .
В подчинении у доезжачего состояли два-три выжлятника, или псаря, помогавших ему в управлении стаей гончих.
К необходимому персоналу комплектной охоты относились борзятники — охотники с борзыми собаками. В качестве борзятников, с одной стороны, выступала часть обслуживающего персонала, а с другой — господа: владелец охоты, его родственники и гости, самостоятельно «нажидающие» зверя со сворой борзых и непосредственно участвующие в травле. В некоторых случаях барскую свору вел приближенный борзятник — стремянный. Свору составляли две — три, реже одна или до пяти борзых, с которыми постоянно охотился определенный охотник или, как говорилось на охотничьем языке, которые постоянно «рыскали за ним». Велись борзые на длинном тонком ремне, пропущенном в кольца на ошейниках так, что всех собак можно было спустить, отпустив один из концов ремня, также называвшегося «сворой».
Уже к концу XVIII века количество гончих и борзых, непосредственно выводимых в поле, ограничивалось сравнительно небольшой величиной. В последний, наиболее, пожалуй, совершенный период псовой охоты, а середине XIX века, крупнейший знаток псовой охоты П.М.Губин ограничивал ее 18-40 гончими и 20-36 борзыми, считая, что меньшая численность не обеспечит взятия красного зверя, а большая будет если не безрассудной, то просто, бесполезной.
Полный свой расцвет псовая охота в России пережила в первой половине XIX века. К этому времени окончательно сложились и ее правила, и сопряженные с нею ритуалы, и свои косности.
Как уже упоминалось, в 1890 году П.М.Губин, подытоживая весь накопившийся опыт псовых охот, издал свое «Полное руководство по псовой охоте», куда вошли наставление по содержанию комплектной охоты, и полнейшее расписание обязанностей всего обслуживающего ее персонала, и набор кличек борзых и гончих собак, и много другого. Однако дни комплектной псовой охоты были уже сочтены. Содержание такой дорогой забавы было возможно только во времена крепостного права, да и то многие ее владельцы разорились на ее содержании. После освобождения крестьян в 1861 году псовая охота начинает сходить на нет.
Последней крупной комплектной охотой была Першинская охота Великого князя Николая Николаевича младшего, названная так по месту ее размещения в с.Першино в 30 км от Тупы, существовавшая с 1887 по 1917 год. По состоянию на 1912 год в ней были две стаи гончих по 45 собак в каждой, при 10 запасных, 125-130 русских псовых и 15 английских борзых, 20 борзых, уже сошедших с поля, около 100 щенков. Из двух стай гончих одна была комплектована русскими багряными, а вторая так называемыми першинскими соловыми — выведенными путем сложного слияния арлекинов, англо-русских, французских и русских гончих. Борзые собаки Першинской охоты вели свое происхождение из многих известных псовых охот, причем вначале велся отбор по окрасу и злобности, сменившийся затем на отбор главным образом по происхождению.
В Першинской охоте содержались 73 верховые лошади: полукровки (гунтеры) — для выжлятников, кабардинские — для борзятников и 14 упряжных лошадей. Обслуживали охоту 1 управляющий (ловчий Д.П.Вальцов), 2 конторщика, 1 кучер, 1 нарядчик, 8 конюхов, 4 работника, 1 доезжачий, 6 выжлятников, 12 старших борзятников, 2 стремянных, 14 подручных борзятников, 9 человек при щенках, 7 наварщиков, 8 объездчиков, 1 человек при больнице и 1 мальчик.
Как XVIII, так и значительная часть XIX века прошли под знаком псовой охоты в повседневной жизни, в искусстве и в литературе. Ею увлекались титулованное и нетитулованное дворянство, чиновники всех рангов, ученые, разночинцы и, конечно, крестьяне — те самые доезжачие Феопены и Данилы, выжлятники и борзятники, без которых само существование русской псовой охоты было бы невозможно. Псовая охота оставила нам яркий самобытный язык, пожалуй, единственный, сохранившийся только у охотников и лошадников, живой язык наших предков, незабываемые уникальные персонажи — литературные и исторические, непревзойденные страницы А.С.Пушкина, Л.Н.Толстого, И С.Тургенева.
Источник: svart-ulfr.livejournal.com
Псовая охота
заключается в травле и ловле зверей борзыми собаками (см.), возникла, первоначально, у арабов, затем перешла к монголам и от них, во время татарского нашествия, сделалась известной и у нас. Полное право гражданства охота эта получила в московском государстве со времени Иоанна Грозного, когда, после взятия Казани, много татарских князей и узбеков (дворян) были переселены в нынешние Ярославскую и Костромскую губернии, сделавшиеся главными рассадниками борзых и гончих собак; тогда же, путем скрещивания восточной борзой со среднерусской лайкой (см.), начался вывод современной нам русской породы псовой борзой. Царь Алексей Михайлович тешился по преимуществу соколиной охотой, но бояре его занимались, главным образом, охотой П.; с того же времени ведет свое начало сохраняемая поныне крайне своеобразная терминология П. охоты, отчасти приводимая в настоящей статье.
П. охота производится верхом, преимущественно на волков, лисиц и зайцев; по времени охоты она подразделяется на езду по чернотропу (по земле, не покрытой снегом) и на езду по белой тропе (по снегу), причем в том и другом случае ездят (охотятся) или с одними борзыми, или с борзыми и гончими собаками вместе. Независимо от последнего подразделения, езда по чернотропу делится еще на езду в брызги (ранней весной, когда оттаивает только верхний слой земли), по пожару (позднее, но до посева яровых хлебов) и осеннюю (главное время езды, с 1 сентября до 1—15 ноября).
По белой тропе ездят во порошное время (см. Пороша), по насту (см) и в наездку в санях.
С одними борзыми ездят или за неимением гончих [Владельцы охоты, состоящей из одних борзых, называются, в шутку, мелкотравчатыми.], или в местах, изобилующих зверем, а также во время перехода в отъезжих полях (в продолжительных осенних охотах вдали от своего дома) с одной квартиры (временной стоянки охоты) на другую. Такая езда подразделяется на езду в наездку, на езду в равнинку или равняжкой и на выездку на зарю.
Езда в наездку, производится в одну свору (одним охотником с 2—4 борзыми, рыскающими на свободе) и делится на езду на хлопки (только на зайцев, которых охотник выгоняет из мелочей, хлопая арапником), на мышковку (преимущественно по лисицам, во время добывания ими себе на полях корма), с кричанами (голосом и стуком выгоняющими зверей из отъемных островков на борзятника), с ищейками (собаками дворными, старыми гончими, легавыми, рыскающими перед охотником с борзыми и разыскивающими зверей чутьем) и на узерку (поздней осенью, высматривая издали заметных выцветших, т. е. побелевших к зиме, зайцев). Езда в равнинку, преимущественно по лисицам, производится в несколько свор охотниками, подвигающимися развернутым фронтом, с выдвинутыми вперед флангами; зверя, помеченного «в меру», начинают травить, как только он побежит; зверей, обозренных на очень далеком расстоянии, охотники стараются объехать со всех сторон и, затем, травить внутрь круга, друг на друга.
Выездка на зарю производится только по волкам, в такое время осени, когда гнездари (старые волки) начнут водить молодых волчат с собой на добычу; при возвращении их утром с добычи охотники подкарауливают их в опушке острова, в котором находится гнездо волков, где размещаются с борзыми на сворах еще ночью. Правильная езда с борзыми и гончими собаками вместе может производиться только комплектной (самостоятельной) П. охотой, состоящей из стаи гончих в 18—40 собак с доезжачим и 2—3 выжлятниками (см.) и 5—12 свор борзых (полагая по 3—4 собаки на свору), с охотниками или борзятниками (см.); тот борзятник, который ведет барскую свору, называется стремянным, начальник и распорядитель всей такой охоты — ловчий.
Езда с борзыми и гончими собаками вместе производится или около дома (во всякое время), или в отъезжих полях (только в осеннее время) и разделяется, по месту охоты, на езду островную (по отъемным местам, см. Остров), вражистую (по оврагам или балкам, покрытым крупным лесом или частым мелколесьем), болотистую (по болоту, покрытому крупным или мелким лесом: ольшаником, березняком, ивняком, а также камышом) и уймистую (только по волкам и, притом, по таким только уймам, т. е. сплошным лесистым местам, которые представляют хотя бы некоторые удобства для травли, в виде перелесков, открытых болот, просек и т. п.).
Езда в порошное время производится в первозимье с борзыми и гончими или с одними только борзыми; в этом последнем случае она подразделяется на три отдельных вида езды: на съездку (когда отыскивают зверя, съезжая его по следу), на глазок (стараясь увидеть зверя прямо, без следа) и с помощью привады (отыскивая волков в районе местности, где положена привада — падаль). Охота по насту производится в начале весенних месяцев, преимущественно по зайцам, причем способным для охоты считается только такой наст, который везде держит лошадь на шагу; в противном случае борзая на скаку будет пробивать наст, рискуя поломать себе ноги.
Езда в наездку, в санях, производится с верховыми загонщиками, направляющими волков на охотников, едущих в санях, большей частью с 3 борзыми в каждых. Сущность езды с борзыми и гончими вместе заключается в том, что доезжачие называют (направляют) гончих на след зверя, которого эти собаки выгоняют из леса, болота, оврага, одним словом, из какого бы то ни было убежища его, на открытое место, где поджидают его борзятники.
Выждав удобный момент, охотник, стоящий ближе к бегущему зверю, спускает со своры (длинного ремня) своих борзых и затем преследует собак и зверя (обыкновенно усиленным галопом) до тех пор, пока собаки не поймают его, или пока не сделается очевидным, что зверь ушел от борзых, после чего охотник подлавливает как можно скорее своих борзых и опять занимает свое место. Когда зверь пойман, охотник, соскочив с лошади, моментально принимает его от собак; при этом зайца откалывают (втыкают нож в грудь между плечами на 1 1 /2—2 вершка в глубину в вертикальном направлении), отпазанчивают (см.
Пазанки) и вторачивают в заднее тороко к седлу за задние ноги; лисицу пришибают в голову, ударом по переносью кнутовищем арапника и, убедившись, что она более не жива (так как лисицы часто притворяются мертвыми), вторачивают ее в седло за шею; волка берут левой рукой за заднюю ногу, а правой втыкают нож в бок зверя, под переднюю лопатку; к седлу волка приторачивают редко, большей же частью оставляют его до окончания охоты на месте; когда желают взять волка живьем, для устройства садки (см.), его сострунивают, т. е. сдавливают челюсти петлей веревки. Во время производства охоты даются сигналы роговые и пантомимные. Из лошадей наичаще употребляются для охоты мерины и кобылы, как более покойные; от лошади требуется, чтобы она была поводлива (слушалась повода), непуглива, сносна и смирна к собакам. Все вообще псовые охотники одеваются в шаровары, длинные сапоги и кафтаны (у борзятников — темные, у выжлятников — ярких цветов); для головного убора наиболее предпочтительны фуражки с козырьками. Охотничьи принадлежности: нож (в ножнах, остроконечный, 9 вершков длиной), свора (из сыромятного ремня, 9 аршин длиной), арапник, сигнальный рожок (у борзятников — полукруглый, у выжлятников — прямой, с загнутой шейкой мундштука) и волчьи тенета (обыкновенно 12 крыльев, каждое 1 сажень шириной и 20 саженей длиной), с помощью которых заграждают «крепкие» места и тем заставляют волков бежать на борзятников.
Вследствие изменившихся условий общественного быта, русская П. охота стала падать еще в сороковых годах, с освобождением же крестьян большие комплектные охоты уцелели только у незначительного числа помещиков; в связи с этим сильно размножились волки, так как из всех охот — П. охота является лучшим охотничьим способом для истребления этих хищников. С конца семидесятых годов П. охоты начали восстановляться, хотя и не в прежнем размере; в настоящее время более всего практикуются сборные или товарищеские охоты, которые состоят из 3 или 4 товарищей.
В 1886 г., с образованием охотничьих команд (см.), П. охота верхом назначена преимущественным предметом занятий в кавалерии. Промысловое значение П. охота имеет, до настоящего времени, у киргизов, туркменов и др. инородцев Арало-Каспийской низменности, для добывания волков, лисиц, зайцев, корсаков и караганок (Canis melanotus).
В степной полосе киргизы охотятся только в наездку; в гористых местностях — как в наездку (причем борзую помещают иногда сзади седла, на особом круге из кошмы), так и с загоном (пешим и конным). В губерниях бывшего Царства Польского производство П. охоты чрезвычайно стеснено взиманием пошлины: с борзых по 15 руб. и с гончих по 5 руб. за каждую собаку в год.
По новым правилам об охоте 3 февраля 1892 г. (см. Охота), действующим в большей части Европейской России, развитие П. охоты, равным образом, затрудняется воспрещением охоты на зайцев — главного предмета этой охоты — с 1 февраля по 1 сентября (устраняющим возможность езды по насту, в брызги и по пожару) и требованием письменного разрешения землевладельцев для охоты на их землях (делающим почти невозможными отъезжие поля); обстоятельства эти являются, по-видимому, одним из главных оснований для предпринятого ныне пересмотра законов об охоте. За границей П. охота почти не существует: во Франции, например, она вообще воспрещена и может быть производима лишь с особого разрешения для истребления хищных или вредных животных; в Англии охота с борзыми приняла вид состязаний их в скорости (см. Садки).
См. также статьи: Борзые собаки, Брасок, Ваба, Высворка, Гончие собаки, Заездной, Лаз, Ловчий, Натравливание, Охота, Порсканье, Псарный двор, Псари.
Литература. Г. Б., «Псовой охотник» (М., 1785); H. Реутт, «П. охота» (СПб., 1846); П. Мачеварианов, «Записки псового охотника Симбирской губ.» (приложение к «Журналу Охоты» за 1876 г.); П. Губин, «Полное руководство к П. охоте» (М., 1890); E. Дриянский, «Записки мелкотравчатого» (СПб., 1859); барон Розен, «П. охота» («Природа и Охота», 1888, XI и XII); Л. Сабанеев, «Русские борзые» (там же, 1897, III—V); Я. Полферов, «Охота в Тургайской области» (Оренбург, 1896).
Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон . 1890—1907 .
- Псовая и ружейная охота
- Апсида
Источник: dic.academic.ru
Особенности национальной охоты
Среди известных исторических лиц XIX века, любивших псовую и ястребиную охоту, мы встречаем имя Дениса Давыдова. Будущий гусар и поэт родился в Москве в старинной дворянской семье, получил домашнее образование. Его отец, полковник В.Д. Давыдов, владел поместьями в Московской и Орловской губерниях, славился широким хлебосольством.
Балы, пикники, псовая охота следовали один за другим.
В автобиографии Давыдов-младший отметил, что в тринадцатилетнем возрасте «сел на коня, захлопал арапником, полетел со стаей гончих собак по мхам и болотам…».
В 1798 году Василий Денисович был отдан под суд за «недостатки» в полку, у него конфисковали имения, и вскоре он отправил сына в Петербург, где тот был зачислен эстандарт-юнкером в Кавалергардский полк.
Получив офицерский чин, Денис Давыдов около пяти лет служил адъютантом у князя П.И. Багратиона, проявил отвагу и решительность в кампаниях против Наполеона в Пруссии, против шведов в Финляндии, против турок на Дунае.
В Отечественную войну 1812 года успешно командовал военным партизанским отрядом, с гусарским полком дошел до Парижа и вернулся на родину генерал-майором.
В апреле 1819 года герой женился на Софье Николаевне Чирковой, получившей в качестве приданого село Верхняя Маза Сызранского уезда Симбирской губернии. Управлял имением бурмистр, молодые супруги бывали там лишь наездами, выбираясь на верховые прогулки и охоту.
Глухое село и неоглядная степь Денису Васильевичу не нравились, и он купил село Приютово, в 70 верстах от Москвы, «в местах прелестных, с домом, садом и со всеми принадлежностями». В июне 1821 года он сообщал одному из друзей: «Встаю рано, пишу, роюсь в огороде, скачу по полям за зайцами, покоен и счастлив, более нежели ожидал когда-нибудь быть столько счастливым!»
Вскоре Давыдов решил перебраться поближе к Первопрестольной, в село Мышецкое, которое приобрел в 1822 году после продажи Приютова за 118 тысяч рублей.
«Я три месяца тому назад продал деревню, которая была в 70 верстах от Москвы, и купил подмосковную в 30 верстах, — писал он генералу П.Д. Киселеву. — Местоположение чудесное!
Натуральное озеро версты в три длины и в полторы ширины, рощи одна возле другой, оранжереи и все принадлежности к жилью. Живу припеваючи. Звуки палок и барабанов не слышу, гусиным шагом ходят у меня одни гуси, езжу на охоту, читаю, пишу, целуюсь с женою и нянчу ребенка, гляжу, как пашут, сеют, жнут, косят, и совершенно доволен моей судьбой».
В ноябре 1823 года состоялся Высочайший приказ, которым Давыдов «за болезнью был уволен со службы с мундиром». В Мышецком он устроил псарный двор с помещениями для борзых и гончих собак и людей, присматривающих за ними. При дворе имелись огороженные забором отдельные для борзых и гончих травяные выпуски для их прогулок.
Псовая охота на волков, лисиц и зайцев производилась верхом. Доезжачие направляли гончих на след зверя, которого собаки выгоняли из леса или оврага на открытое место, где поджидали его борзятники.
Стоявший ближе к бегущему зверю спускал своих борзых и преследовал собак и зверя галопом до тех пор, пока собаки не поймают. Тогда охотник соскакивал с лошади и моментально принимал зверя от собак. При этом зайца закалывали ножом в грудь и приторачивали к седлу за задние ноги.
Лисицу пришибали в голову кнутовищем арапника и, убедившись, что она более не жива (так как лисицы часто притворялись мертвыми), вторачивали ее в седло за шею.
Волка брали левой рукой за заднюю ногу, а правой втыкали нож в бок зверя; к седлу волка приторачивали редко, большей частью оставляли его до окончания охоты на месте. Когда желали взять волка живьем, его сострунивали, то есть сдавливали челюсти петлей веревки.
Летом 1825 года Денис Васильевич известил графа Г.В. Орлова: «Брат мой Лев уведомляет меня, что Вашему сиятельству угодно иметь из стаи моей сучек гончих; я с радостью готов вам услужить этой малостью и ручаюсь за доброту собак. Это одна из отраслей агрономии, которой я исключительно занимаюсь и для усовершенствования которой не боюсь ни града, ни засухи».
В марте 1826 года Давыдов вновь определился на службу, дабы принять участие в боевых действиях против персов на Кавказе. Через полтора года, покинув Тифлис, заехал осмотреть верхнемазинское имение и отправился в Мышецкое, где находились жена и дети.
После схваток с горцами отдыхом для Дениса Васильевича стала псовая охота, на которую он не забывал приглашать друзей.
«Я недавно возвратился из Симбирска и еще не могу отдохнуть от проклятых дорог, изрытых губернаторами, — сообщал он Н.И. Похвистневу. — Ты так часто рыскаешь по большим дорогам, не можешь ли выполнить уже тригодное обещание? Приезжай в мое Мышецкое. Теперь осень; мы с тобой погуляем за зайцами и даже за медведями, коих около меня более, нежели зайцев.
Пожалуйста, брат любезный, хвати когда-нибудь: ведь только три часа езды. Очень одолжишь брата и друга Дениса».
Москву Давыдов посещал лишь изредка, больше времени проводил в Мышецком. Здесь отдавался он сельскому хозяйству и литературной работе, любимой охоте и воспитанию детей, которые уже начали подрастать.
«Я не на шутку затеял перебраться в провинцию, — делился Денис Васильевич своими планами с князем П.А. Вяземским летом 1828 года. — Зимой съезжу в Симбирскую и Оренбургскую губернии и проездом буду в Пензе, а на будущий год совсем перееду в симбирскую деревню».
Весной Давыдов с женой и детьми приехал в Верхнюю Мазу, предполагая обустроиться там основательно. Здешний одноэтажный с мезонином деревянный дом был невелик по сравнению с каменным двухэтажным «дворцом» в Москве, но довольно уютен.
Однако летом 1830 года в России свирепствовала холера, вынудившая Давыдовых покинуть симбирское имение и отправиться в Мышецкое. Отставной генерал предложил свои услуги в качестве надзирателя одного из санитарных участков Москвы, на которые был разбит город и окрестности.
Не успела еще миновать империю холера, как появилась новая невзгода: в ноябре началось восстание в Царстве Польском. Денис Васильевич уже имел шестерых детей, но без долгих размышлений решил участвовать в разгоравшейся войне.
Он обратился к бывшему соратнику по партизанской борьбе с Наполеоном графу А.И. Чернышеву, занимавшему пост военного министра, с пожеланием «служить в действующей армии». В марте 1831 года его назначили командовать отдельным отрядом из четырех кавалерийских полков, принявших участие в боях.
ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА
В письмах домой Денис Васильевич признавался, что сильно скучает по детям.
«Поцелуй за меня Васиньку, а потом уже Кокошку (так величали домашние Николая. — Ю.К.) и прочих, — просил он жену. — Скажи Васиньке, что я ему привезу пару пистолетов, если он будет хорошо учиться, и польскую саблю. Также и Кокошке скажи, что я ему привезу подарок, если он будет хорошо вести себя и хорошо учиться. Обоим им куплю маленьких лошадей, и будем вместе ездить».
В дворянских семьях мальчики с 10–12 лет должны были ездить верхом наравне со взрослыми; не хотел отступать от этого правила и Денис Васильевич. С определенной опасностью была связана охота на диких зверей, но и тут глава семейства не собирался излишне беречь сыновей.
Верховая езда и охота требовали физической закалки, а подобное качество диктовалось условиями жизни. Многих мальчиков в будущем ожидала военная служба, любой мужчина рисковал быть вызванным на дуэль.
Польская кампания оказалась последней в жизни Давыдова; осенью он прибыл в Москву, где застал всех домашних здоровыми и веселыми. А к лету Денис Васильевич с семейством перебрался на постоянное жительство в приволжские степи.
Старший сын Давыдовых позднее писал: «После кампании 1831 года отец мой, уже в чине генерал-лейтенанта, жил в своем имении Симбирской губернии Сызранского уезда, в селе Верхняя Маза, где стал горячо заниматься приведением в порядок всех своих боевых воспоминаний и псовой охотой. Там колыбель и могила почти всех последних прозаических и многих поэтических его произведений».
Южная часть Сызранского уезда издавна славилась своими местами для псовой охоты, и в обычае того времени редкий из помещиков не посвящал ей свой осенний досуг. Среди них были и небезызвестные братья Орловы, возведенные Екатериной II в графское достоинство и получившие обширную территорию 79 507 десятин земли с центром в с. Усолье Сызранского уезда.
Особой страстью к охоте отличался Алексей Григорьевич Орлов, генерал-аншеф и кавалер. С ним не раз «езжал» известный среди симбирских помещиков псовый охотник Н.М. Наумов, который содержал огромную псарню. По свидетельству современников, «у него всегда было борзых от 200–300 собак и гончих в напуску от 30 до 40 смычков».
ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА
Но как бы не было хорошо на степном приволье, Давыдовы наметили с наступлением осени основным местом жительства сделать Первопрестольную. Десятого августа Денис Васильевич известил об этом Пушкина:
«Переселяюсь со всей семьей в Москву в сентябре, или, лучше сказать, жена едет со всем моим народишком, а я остаюсь еще в степях для рысканья за зайцами, лисицами и волками и не прежде буду в Москве, как в конце октября».
Денис Васильевич до отъезда успел устроить псарный двор и пруд на речке Мазке. Его русские гончие отличались выносливостью, неприхотливостью и отчаянной злостью, славились среди помещиков Сызранского уезда и за его пределами. Поэт сообщал одному из братьев Бестужевых, местному помещику, следующее:
«По отъезде моем отсюда, любезнейший Алексей Васильевич, я приказал на псарне моей выдать вам двух гончих да Александру Васильевичу Улицкому двух также, почему вы имеете все право за всеми четырьмя гончими прислать. Когда сучка, подаренная мне Петром Васильевичем, разпустует, то позвольте послать ее в Репьевку и повязать с лучшим кобелем той же породы, прикажите об этом, неравно вас дома не будет».
Давыдов с нетерпением ожидал первозимья: снег покрыл землю, легли пороши, степь испещрилась русачьими маликами, лисьими нарысками, волчьими следами. Наступила пора сходить и съезжать русаков. «По сие время я ездил на пороши, а теперь и пороша ни к чему не годится, — сетовал он своему приятелю князю А.Б. Голицыну в Саратов. — Вчера попробовал, но плохо: собака тонет, а заяц бежит поверху».
Другим письмом он извещал А.В. Бестужева: «Когда вздумаете посетить меня, дайте знать с вечера или поутру, оттого что я теперь ежедневно рыщу за зайцами и оттого боюсь, чтобы не заставить вас ждать меня несколько часов, что лишит меня несколькими же часами удовольствия быть с вами вместе».
Юрий Козлов 22 января 2020 в 08:19
Источник: www.ohotniki.ru
Золотой век русской псовой
В своем классическом виде она была доступна лишь царю, князьям да вельможам — рядовые помещики того времени почти не жили в собственных вотчинах, будучи связаны с обязательной государевой службой.
В 1762 году Петр III подписал «Манифест о даровании вольности и свободы российскому дворянству», и уже в течение первых десяти лет из армии в отставку вышли до 10 тысяч человек. В 1785-м «Жалованная грамота» Екатерины II закрепила новые права дворян и фактически превратила их в праздное сословие. Вот тогда-то псовая охота и стала одной из самых ярких примет помещичье-усадебного быта — почти на целое столетие, вплоть до отмены крепостного права.
Русская, так называемая комплектная псовая с европейской парфорсной охотой, имеет только сугубо внешнее сходство. Французские виконты и английские лорды охотились иначе. В Булонском лесу или в ухоженных парках Суссекса и Йоркшира лисиц и зайцев преследовали и настигали исключительно гончие (надо признать, великолепные), а уж за теми на породистых скакунах поспевали чопорные наездники, изображенные на некоторых гравюрах XIX века. в цилиндрах и смокингах. К тому же в Западной Европе еще в незапамятные времена перевелись волки — предмет особого вожделения русских псовых охотников.
Самые дельные из наших, нагрузив объемистые фуры скарбом, провиантом и собаками, прихватив имеющуюся в наличии челядь, степенно отправлялись в отъезжее поле месяца эдак на полтора-два. Иногда с заездом в соседние и более отдаленные губернии, всегда и везде пользуясь традиционным в этой среде радушным приемом.
Отличалась от парфорсной и сама техника русской псовой. В лесной массив или иное урочище расторопные выжлятники набрасывали стаю гончих. Та, подбадриваемая наставниками, натекала на след и с неистовой яростью, ревом, визгом, оглушительным завыванием выгоняла зверя на открытое место. А уж здесь, на укромных опушках, в заросших отверстках, на вершинах оврагов — на лазу — его поджидали притаившиеся до поры верховые со сворами борзых.
Вот он — зверь! Мгновение — и борзая, спущенная со сворки, устремляется в погоню. Не бежит — летит, не разбирая дороги и не видя ничего, кроме добычи. Тем временем охотник, лихо скачущий через канавы, плетни, буераки и кусты, всецело поглощен азартом этой травли.
Попался заяц — хорошо, лисица-плутовка — еще лучше, а уж если волк. Прямо с лошади валится подоспевший всадник в кучу малу борющихся и хрипящих зверей, тотчас выхватывает из ножен кинжал и принимает волка. Закалывает его коротким и верным ударом.
Редко, но все же совершались и маленькие охотничьи подвиги. Высшей доблестью и шиком считалось умение сострунить волка — взять его живым, вставить ему в пасть рукоять арапника и связать ноги сыромятным ремнем. Неописуемый восторг и невероятное блаженство — взвалив на всхрапывающего коня серого разбойника с налитыми кровью злобными, вытаращенными глазами, проехать по деревенской улице, запруженной восхищенной ребятней и благодарными крестьянами.
Неисчислимые беды претерпевал мужик от своего заклятого врага. Это сейчас волки стали «санитарами леса», а, к примеру, в исследовании Василия Лазаревского «Об истреблении волком домашнего скота и дичи и об истреблении волка» (1876) приводится чудовищная цифра: ежегодный ущерб, наносимый хищниками русскому крестьянину, оценивался в десятки миллионов рублей.
Разумеется, такая охота — с размахом, удалью и бесшабашностью — вполне соответствовала известным чертам русского характера. Ее развитию способствовали и привольные, не стесняющие фантазию пространства, и повсеместное обилие зверя, и наличие состоятельного дворянского сословия.
Много ли было псовых охотников в России? Перед самой отменой крепостного права в стране насчитывалось чуть больше ста тысяч помещиков. Крупных из них — всего около четырех тысяч. Но даже небогатые землевладельцы были подвержены охотничьей страсти и держали хотя бы свору борзых.
Обе столицы летом и осенью, как правило, пустели, знать удалялась на ближние дачи или в провинцию, в родовые имения, где предавалась отдохновению от городской суеты и балов, посвящая досуг хозяйственным заботам и охотничьим утехам.
Расхожее мнение о псовой охоте как забаве лишь для богатеев не вполне соответствует истине. Конечно, «заказывали музыку» владельцы псовых охот, но участвовали в них, помимо состоятельных и знатных хозяев, а также их гостей, и простые мужики: ловчие, доезжачие, выжлятники, борзятники, стремянные, конюхи и прочий отнюдь не голубых кровей люд. Своеобразная красота травли одинаково волновала и богатых, и бедных.
Возникали и такие коллизии, когда вовсе не было господ со слугами — охота всех делала равными. Взять хотя бы случай из «Войны и мира». В ставшей хрестоматийной сцене псовой охоты есть поразительный эпизод: доезжачий Данила, крепко обругав зазевавшегося на лазу престарелого графа Ростова, даже замахнулся на своего патрона арапником. И что же граф? Сконфуженно, виновато смолчал и уже потом, когда страсти улеглись, только и молвил: «Однако, брат, ты сердит».
В среде псовых охотников обретались поистине легендарные личности. Во время войны с Наполеоном один рязанский помещик, генерал, на собственные средства (миллион рублей!) собрал ополчение, а после отправился в заграничный поход. Сопровождавший его личный обоз представлял собой неописуемое зрелище: полсотни камердинеров, официантов, обычных лакеев, прачек, кучеров, казаков и. псарей. Генерал прихватил с собой в Европу борзых и гончих собак, обрядив их в нарядные епанечки и шапочки.
Современники к его военным подвигам относились скептически, но в Старом Свете этого барина запомнили надолго, хотя бы за то, что после взятия какой-то крепости в Германии он в честь победы закатил пир и напоил все взрослое население городка, мужское и женское, до положения риз.
Вернувшись с войны, ничем, кроме охоты, не занимался. Есть документальное свидетельство 1827 года: в его усадьбе на псарне содержались 673 собаки разных пород, в другом имении — почти 300.
Увы, прославился он — а это был не кто иной, как скандально знаменитый Лев Измайлов — не только ратными делами и страстью к охоте, но и своим необузданным нравом, отчего подвластные ему люди невыносимо страдали. После воцарения Николая I в государевы кабинеты попала петиция с жалобами, и во владения Измайлова нагрянули большие чиновники с жандармами, учинили дотошное следствие. Ему грозила суровая кара, но его по состоянию здоровья пощадили и обрекли на безвыездную жизнь в Туле.
Историки литературы считают, что за персонажем грибоедовского «Горя от ума», выменявшего своих преданных слуг на три борзые собаки, скрывается именно генерал Измайлов. А пушкинисты полагают, что он же послужил прототипом самодура Троекурова в «Дубровском». Что ж, оборотная сторона едва ли не всякого явления неприглядна. Египетские пирамиды и римский Колизей строили рабы, но эти памятники служат объектами всеобщего восхищения не одну тысячу лет. Псовая охота — явление культурной жизни наших предков, именно так и надо ее оценивать.
Нелишне вспомнить здесь еще одного видного представителя охотницкого дела — орловского помещика, автора книги «40 лет постоянной псовой и ружейной охоты» (1856) Николая Киреевского (1797–1870), дальнего родственника известных братьев-славянофилов. В 24 года он в чине ротмистра вышел в отставку с кавалергардской службы и посвятил всю оставшуюся жизнь охоте, а также устройству собственного имения с огромным парком, каскадами прудов, фонтанами, водопадами, мраморными статуями и множеством затейливых каменных и деревянных беседок.
Он мог позволить себе, заплатив 1000 рублей за стаю из 46 гончих, вздернуть их на осине после первого же отъезжего поля. А что ему оставалось делать, если все собаки оказались злостными скотинниками? На наш просвещенный взгляд, поступок омерзительный, но во времена Пушкина доморощенные кинологи такими негуманными методами боролись за чистоту породы и, надо признать, замечательно преуспели в деле развития российского собаководства. Впрочем, Киреевского частенько поругивали за то, что он в своем заводе так и не вывел собак фамильной породы.
Слава о его охотничьих подвигах и баснословном даже по русским меркам хлебосольстве гремела по всей России. Частенько визитеры неделями харчились в имении Николая Васильевича, не показываясь ему на глаза, и это нисколько не задевало радушного хозяина, лишь справлявшегося у распорядителя, исправно ли исполняются желания и капризы гостей.
Тех же всегда было полным-полно, да еще каких! Лев Толстой, Иван Тургенев, Афанасий Фет — из знаменитых, прочих — не перечислить. Есть свидетельства, что одна из сцен «Войны и мира» списана как раз с охоты у Киреевского. По возрасту он был старше многих гостей и любил вспоминать старину, а тем же Толстому и Тургеневу рассказывал об их отцах, ходивших у него в свое время в приятелях. Ведь непременное условие для приглашения в Шаблыкино — принадлежность к охотничьему Ордену и поклонение Диане.
Михаил Пыляев в книге «Замечательные чудаки и оригиналы» (1898) язвительно заметил, что холостяк Киреевский испытывал неприязнь к прекрасному полу и что, дескать, женщинам доступ в имение был закрыт. Все не так. Осматривая в 1843 году свои орловские имения, мать Тургенева заехала в «карачевскую дядину деревню», откуда писала сыну: «Да. Само собою разумеется, что из Юшкова проеду я к Киреевскому, хотя бы его и не было дома. Но! — видеть его сад, его заведенья я себе не откажу».
Тамбовский охотник и коннозаводчик Аркадий Вышеславцев, просвещенный эстет, художник и литератор, оставив в начале 1850-х военную службу в кавалерии, поселился в имении и зажил в свое удовольствие. Но человеком он был деятельным и любознательным и начал помещичью жизнь с грандиозного турне по всем центральным и степным губерниям России, побывал в гостях у самых знатных псовых охотников и осмотрел более пятидесяти крупных комплектных охот.
Путешествовал, само собой, на лошадях, да еще и с прислугой, а скорее всего, и с собаками. Вряд ли он состоял в близкой дружбе с помещиками стольких губерний: Тверской, Новгородской, Костромской, Пензенской, Саратовской. Выходит, что легендарное русское гостеприимство, как и охотничье братство, никакие не легенды.
Известные с XV века бояре Вышеславцевы на протяжении столетий трудились воеводами, стольниками, стряпчими, послами. От царского двора удалялись лишь в пожалованные за примерную службу вотчины. С такой родословной можно было странствовать по России не год-два, а всю жизнь, хотя бы и без рубля в кармане. Аркадий Сергеевич к тому же на бедность не жаловался. Давно мечтая об идеальных чистопсовых борзых, он оказался однажды в Потсдаме, где специально отправился на псарню прусского короля.
Что же касается главных, четвероногих виновников торжества псовой охоты, то прежде упомянутый Измайлов был не единственным рекордсменом в плане поддержания их численности. Управляющий императорской охотой Александр Ратаев, посетивший имение владимирского охотника Самсонова, вспоминал, что на его псарне было до 1000 собак, в том числе 10 стай по 60 гончих в каждой. И подписывался тот Самсонов не иначе, как «Первый охотник России».
На псарнях Салтыковых, Шереметевых, Уваровых содержалось огромное количество собак — многие сотни резвых борзых и работяг-гончих. Подобное могли себе позволить, наверное, императоры в Древнем Риме, да и то в период расцвета империи.
Даже не десятилетиями — столетиями вели свои охоты династии собакозаводчиков Ермоловых, Кареевых, Кишенских, Челищевых и других, бывших в своем роде первыми отечественными кинологами: действуя методом проб и ошибок, занимались селекцией на глазок. И добивались превосходных результатов. Впрочем, говорить об их работе как о кустарщине было бы не совсем правильно. У Шереметевых, у тех же Челищевых хранились специальные книги, куда более полутора веков скрупулезно заносились линии и ветви лучших собак.
Уникальных борзых-волкодавов нередко оценивали в 500, 1000 рублей и больше. Такие могучие и страшные своей злобностью богатыри могли в одиночку брать намертво волка, за что и были любимы хозяевами безмерно, почему и дозволялось им раскинуться небрежно на любом диване в самых изысканных апартаментах.
Клички охотничьих собак — еще одно доказательство любви тогдашнего среднестатистического русского хозяина к четвероногому другу. Что такое нынешние Лорды и Леди в сравнении с не знающей границ языковой изощренностью наших охотников. Каких только прозваний борзых и гончих не существовало: Крылат, Порхай, Стреляй, Лихотка, Награждай, Раскида, Ерза, Обрывай, Бушуй, Громило, Зажигай, Прыгуша, Вопишка — прямо-таки золотые россыпи национальной словесности. Собственно, и сам язык псовой охоты сравнить с чем-либо невозможно, настолько он своеобразен и богат меткими, острыми словечками, оборотами, терминами. Трудно сразу, не задумываясь, назвать еще одну сферу деятельности русского человека, столь же щедро подарившую так много красивых и неповторимых слов.
Собаки — суть, душа псовой охоты. И совсем не случайно ветви выведенных собак получали названия по именам своих владельцев: борзые — плещеевские, жихаревские, протасьевские, ермоловские; гончие — зюзинские, столыпинские, мажаровские, глебовские, селивановские. О последних из перечисленных рассказывает история длиной в три века.
В списках личного состава охоты царя Михаила Федоровича за 1614 год значится пеший псарь Васька Селиванов, в 1630-м к нему добавился конный псарь Иван Селиванов (все пешие названы в списках Васьками, Ивашками и Терешками, а конные — полноценными именами). Потомок Ивана Михаил через сто лет служил егермейстером Петра II и Анны Иоанновны. Сведения о славной фамильной цепочке псовых охотников хранились до революции в архиве историка Алексея Селиванова.
Глебовские знамениты на всю Россию. Их кровь уже два столетия течет в жилах наших лучших гончих. Кинологи считают, что родословная ведет отсчет с начала XIX века, подразумевая при этом племенную работу с собаками, когда они уже получили фамильное название.
Кавалергард Михаил Глебов (1789–1852) вырос в семье охотника и передал свою любовь к охоте и собакам сыновьям и внукам, а те — собственным детям. И лишь сравнительно недавно, в 2000 году, ушел из жизни замечательный актер Петр Глебов — прямой потомок того кавалергарда, участника войны с Наполеоном. Конечно же, наш современник-артист, как и его брат, художник Федор Глебов, был заядлым охотником. Кстати, Никита Михалков — племянник вышеназванного актера, некогда бросившего зерно охотничьей страсти на благодатную почву.
Последним гнездом, своеобразным заповедником русской псовой охоты вплоть до пролетарской революции оставалась усадьба великого князя Николая Николаевича (младшего) в селе Першино Тульской губернии. Она была построена в царствование Екатерины II банкиром Лазаревым, привезшим из Индии бриллиант (третий в мире по величине) для императорской короны.
Николай Николаевич приобрел пришедшее в упадок имение в 1887-м и после многолетних трудов восстановил его по собственноручно составленным планам. В них не смог бы разобраться ни один архитектор, настолько они своеобразны. А подчинялись одной цели — созданию образцовой охотничьей усадьбы, настоящей цитадели псовой охоты. Впрочем, должное внимание было уделено и сельскому хозяйству. Например, из Швейцарии выписали быков и телок швицкой породы.
Расположенный на угоре реки Упы дворец окружал парк с липовыми аллеями и цветниками. Для отдыхающих на террасе гостей устраивались показательные выводки всей охоты. Внутреннее убранство, помимо богатой мебели и ковров, составляли чучела животных, взятых самим великим князем: медведей, лосей, волков, кабанов, птиц. Стены столовой украшали живописные полотна художника-охотника Георгия фон Мейера. На грандиозном псарном дворе в идеальной чистоте, словно в санатории, содержались 250 борзых и гончих, не считая щенков, а под седлом стояли 80 охотничьих лошадей.
Своры борзых подбирались по окрасу и состояли из двух кобелей и одной суки: красные и темно-чубарые, красные и муругие, серо-чубарые и серо-пегие, светло-полово-пегие и белые, как снег.
Путем многолетней селекции в Першинской охоте был выведен особый тип собак, и со временем она стала главным питомником для разведения лучших в России борзых: с 1887 по 1913 год першинские собачки затравили 681 волка.
В охотах Николая Николаевича принимали участие Шаховские, Голицыны, Шереметевы, Салтыковы и прочая знатная публика. Полковник Мятлев составил и издал словарь псовой охоты с посвящением графине Сперанской и княгиням Кантакузен и Куракиной. Великий князь разрешал показывать лошадей, собак, устройство псарного двора и конюшен буквально всем интересующимся. Несмотря на расстояние, незнание языка и другие трудности, туда заявлялись для знакомства с охотой совершенно чужие люди из Германии, Бельгии, Франции и даже Америки.
Псовую охоту можно обожать и воспевать, а можно не любить вовсе, но это не столь уж и существенно. Главное, что она была неотъемлемой, неповторимой, глубоко своеобычной частью нашей прежней, канувшей в вечность России.
Источник: portal-kultura.ru